Выставка живопись
В Русском музее проходит выставка Архипа Куинджи, сделанная при поддержке "British American Tobacco Россия". К хрестоматийным пейзажам, взятым из постоянной экспозиции, добавлено около двухсот этюдов, эскизов и рисунков из фонда музея, показывающих, с какой дотошностью на протяжении сорока лет художник экспериментировал в области эффектов освещения. Творчество знаменитого пейзажиста в новом свете рассматривала АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Подозрение, что в Русском музее за Архипа Куинджи возьмутся всерьез и станут делать из него праотца русской абстракции, возникло еще два года назад, когда его поздние вещи попали в русскомузейный проект "Авангард: до и после", предназначенный для фестиваля "Европалия" в Бельгии. Слава богу, сдержались, хотя в экспликации при входе на выставку и можно прочесть угрожающее "В этюдах и эскизах Куинджи был истинным новатором, предвосхитившим формальные поиски художников русского авангарда".
Сгоряча Куинджи и впрямь может показаться чуть ли не абстракционистом. Взять хоть этюдик 1880-х годов "Лунный свет на воде": тонкая полоска зеленого посреди черного прямоугольника, ни дать ни взять Марк Ротко. Однако если присмотришься хорошенько, различаешь в этой черноте и передний план, то есть берег, и темную воду с зеленым лунным бликом на ней. И понимаешь, что сама луна просто осталась за пределами холста, а вся эта мнимая абстракция не больше чем один из этюдов, связанных с работой над "Лунной ночью на Днепре", висящей тут же, напротив. На то, что картины Куинджи за двадцать лет почернели до полной неузнаваемости и в первозданную их прелесть, некогда сводившую с ума публику, верится с трудом, жаловался еще Александр Бенуа в своей "Истории русской живописи в XIX веке", вышедшей в начале 1900-х.
Но ведь публика и правда сходила с ума. В мастерскую Куинджи на Васильевском, открытую по воскресеньям для всех желающих, ломились толпы. О "Березовой роще" пустили слух, что шарлатан живописец просто напросто подсвечивает ее сзади, ведь краски не могут сиять таким ярким солнцем. "Лунную ночь на Днепре", произведшую настоящий фурор, оплакивали всем Петербургом, когда купивший картину великий князь Константин Константинович, романтический поэт К. Р., взял ее с собой в кругосветное плавание. В 1882-м сорокалетний любимец публики, объевшийся раним успехом и народной любовью, послал всех и прежде всего завистливых передвижников, писавших о нем гадкие анонимные статейки, подальше, закрыл мастерскую для посторонних, перестал выставляться. Из поклонников остались у Куинджи лишь непосредственные ученики (среди них были Николай Рерих, Константин Богаевский и Аркадий Рылов) и многочисленные последователи.
Экспозиция в Русском музее позволяет узнать, чем же занимался Архип Куинджи в годы своего затворничества. В каждом зале висит два-три большеформатных куинджиевских хита ("Вечер на Украине", "Дубы", "Лунная ночь на Днепре", "Ночное", "Крым", "Радуга", "Туман над морем", "Облака"), а вокруг десятки маленьких этюдов, связанных с этими большими композициями мотивами или колористическими исканиями. Один угол красен от закатов в степи, другой посинел от небес над Эльбрусом и Кавказом. В этих этюдах Куинджи с маниакальной настойчивостью разрабатывал эффекты освещения: как ложатся блики лунного света на снег, как набухает изумрудной зеленью поле после дождя, как вырисовывается темным пятном силуэт дерева на фоне вечереющего неба. Подходил к этой проблеме во всеоружии науки: друг Дмитрия Менделеева, завсегдатай его научно-художественных сред, под руководством великого химика он изучал свойства красок, их способность отражать свет и усиливать его оптическое воздействие. У него, сына сапожника, практически самоучки, немного поучившегося в феодосийской школе Айвазовского, походившего вольнослушателем в петербургскую академию, прошедшего трудовой путь от мариупольского ретушера, наводившего лоск на фотопортреты местного купечества, до руководителя пейзажной мастерской в Императорской академии художеств, была природная тяга к глянцевой красоте. Квинтэссенцией которой для Куинджи, небольшого, по правде говоря, мастера композиции (первый план — полоса берега, затем полоса воды, а над всем этим высокое небо), скверного выдумщика мотивов (деревья, лошади, мазанки, парус — этим его репертуар исчерпывается), был эффектный свет.
Если бы не эти большие картины, эти "Вечера на Украине" и "Лунные ночи на Днепре", Архипа Куинджи можно бы было объявить главным новатором в русской живописи XIX века. Импрессионистом: "Пятна солнечного света в парке" 1890-х — это же почти Клод Моне, вдохновенная натурная зарисовка. Даже экспрессионистом: "Радуга" 1900-х — это же почти Эдвард Мунк, кровавая рана на грозном небосклоне. Только все эти зарисовки не были для него самоцелью: из таких вдохновенных этюдов в мастерской он синтезировал свои декоративные эффектные композиции, столь же далекие от импрессионизма, как украинские степи от лугов Живерни и берегов Уазы. Рациональные до тошноты, как "Березовая роща", в которой деревья расставлены, словно в уравнении (слева в центре — три, с краю тоже три, справа в центре — два, зато с краю — четыре), отчего картина неловко распадается на две половинки.
В этой тотальной декоративности чувствуется наступающий модерн, манифестом которого кажется "Крым" (1900-1905), где силуэты сосен вырисовываются на фоне залива, как тощая фигура Иды Рубинштейн на фоне стены в знаменитом серовском портрете. Наверное, Архип Куинджи предугадывал модерн еще в начале 1890-х, а вот чтобы представить его пророком авангарда, надо сжечь все хрестоматийные полотна из Третьяковки и Русского музея, оставив из его наследия лишь горы этих экзерсисов.