Ради этого фильма на Венецианском фестивале спешно придумали спецприз жюри — на главный приз пацифистский манифест Жана Ренуара в империи Муссолини рассчитывать не мог. Франклин Рузвельт устроил его просмотр в Белом доме и отчеканил: "Все демократы мира должны его увидеть". Его обожал Генрих Геринг, зато доктор Геббельс объявил "киноврагом номер один" и приказал сжечь негатив, доставшийся нацистам при разгроме Франции. Но бомбежка задержала автомобиль, на котором везли обреченную пленку, а затем ее отбили и спасли американские солдаты. Его повторная премьера в 1946 году должна была стать почти национальным праздником, но в распаленной ненавистью к "бошам" Франции не ко двору пришелся его пафос дружбы народов: Ренуару пришлось вырезать — а спустя годы восстанавливать — самые пацифистские моменты. Наконец, в 1958 году мировой синклит критиков поставил "Великую иллюзию" на пятое место среди десяти лучших фильмов мира. Это было уже, пожалуй, некоторым перебором, хотя фильм безусловно велик; он, по сравнению с другими фильмами Ренуара, несколько старомоден, а вера режиссера в классовый мир и дружбу народов была опровергнута историей слишком быстро. Но Ренуар действительно верил, что человек добр, хотя один из его фильмов и назывался "Человек — зверь"; наверное, эта вера была у него наследственной, от отца — певца жизни и плоти Огюста Ренуара. Верил он и в человеческую солидарность: в 1936 году снял — на народные пожертвования — документальный фильм "Жизнь принадлежит нам", манифест левого правительства Народного фронта.
Во время первой мировой войны немецкий ас, майор фон Рауффенштайн (великий Эрих фон Штрогейм, отлученный Голливудом от режиссуры, как всегда, сыграл "человека, которого приятно ненавидеть") сбил французский самолет-разведчик: на таком воевал сам Ренуар. По-рыцарски поприветствовал летчиков, лейтенанта Марешаля (Жан Габен) и капитана де Боелдье (Пьер Френе) и полетел себе дальше. А французы отправились в лагерь для военнопленных, откуда их, как склонных к побегу, перевели в средневековую крепость, приспособленную под тюрьму для "неисправимых". Нет, нет, это еще не концлагеря второй мировой: все очень гуманно. Комендантом крепости оказался Рауффенштайн. Его с тех пор самого сбили, у него перебит позвоночник, он затянут в корсет, придающий его фигуре завораживающую пластику какой-то чертовой куклы из фильма ужасов: это один из самых незабываемых фантомов, рожденных кино 1930-х.
Парадокс в том, что война не стирает классовые различия. Аристократ Боелдье для Рауффенштайна — любимый, светский собеседник, почти альтер-эго: он даже был знаком с его кузеном. Гораздо труднее Боелдье найти общий язык с незамысловатым Марешалем, механиком, ставшим офицером уже на фронте, не говоря уже о еврее Розентале (Марсель Далио). Марешаль не понимает многих слов, которые употребляет Боелдье, у него дерет горло от любимого капитаном английского табака. Впрочем, это не мешает товарищам по несчастью готовить новый побег. А Рауффенштайну — застрелить своего брата по голубой крови Боелдье, отвлекающего внимание часовых от Марешаля и Розенталя, бегущих из крепости. И, чтобы смысл его послания дошел до всех, в финале Ренуар поставил жирную точку, подарив Розенталю короткую идиллию с встреченной им по пути к швейцарской границе крестьянкой Эльзой (Дита Парло), которая ни на кого не держит зла, хотя у нее самой муж погиб на фронте. Ясное дело, что в 1946 году эту сцену Ренуар вырезал первой: победители особенно жестоко мстили как раз "вражеским подстилкам".
"Великая иллюзия" (La grande illusion, 1937)