ОТЦЫ с Андреем Колесниковым

Мы собирались в кино. Мы собирались с трепетом, потому что это были "Пираты Карибского моря-3". Я в том числе собирался с трепетом, потому что "Пираты Карибского моря-2" взяли меня на абордаж. Я помню, на втором фильме, когда погас свет, дети, без меня смотревшие самый первый фильм, не верили своим глазам в самом высоком и точном смысле этого слова. Они не верили тому, что видят продолжение этой далекой, прекрасной, величественной и страшной истории. Последнее прилагательное имело прикладной смысл, так как дети до 12 лет на фильм не допускались.

Диски с первым и со вторым фильмом они пересматривали десятки и, я думаю, сотни раз. Уилл Тернер, Элизабет, капитан Барбосса и Джек Воробей вошли в наш дом — и остались здесь полноценными членами нашей непростой семьи, усложнив ее, можно сказать, до предела.

И вот мы собирались на третий фильм. Как же это объяснить? Впечатления, которые мы могли получить, имели шанс без остатка заполнить нашу жизнь еще на несколько месяцев. Я все время говорю "мы", потому что сказать "они" в этой ситуации было бы откровенной ложью, с которой мне пришлось бы жить после опубликования этой колонки. А я не хочу.

Да, я тоже ждал этого фильма, и даже больше, может быть, чем Маша с Ваней, потому что представлял себе, какими могут быть, так сказать, отдаленные последствия первого просмотра.

Перед самым выходом из дома, пока Маша в третий раз закалывала волосы так, чтобы ее это устроило, Ваня решил запустить свою любимую "Тачку", машину Молнии Маккуина, которую я подарил ему пару месяцев назад и которая, как ни странно, до сих пор жива и находится в рабочем состоянии, хотя и побывала в страшных авариях, не совместимых, казалось бы, с жизнью.

Ваня в совершенстве управляет этой машиной — уже практически, я думаю, так же, как сам Молния. (По крайней мере, в начале фильма. До того, как Молния управлял ею к концу фильма, Ване еще надо дорасти.)

Но существует одна особенность. Она заключается в том, что там, где он занимается пусками, есть один смертельно опасный проем. Там лестница. За детей мы не боимся, они научились спускаться и подниматься по ней раньше, чем научились ходить,— но вот для радиоуправляемой машины это красная зона. Одна машинка вот так улетела вниз — и ее осколки Ваня, воя, долго потом собирал веником вместе со своей мамой.

— Ваня,— предупредил я его, пока Маша примеривала очередную заколку, решая экзистенциального значения проблему, что будет лучше, хохолок или хвостик,— опасность очень большая. Одно неверное движение — и Молния останется без машины. А ведь он прошел столько опасностей. И так нелепо разбиться у нас дома... Осторожность и еще раз осторожность!

— Папа! — сказал Ваня.

Он нечасто произносит это слово так, как в этот раз. В этом "папа!" с глубоким прочувствованным ударением на первом слоге содержатся прежде всего вызов и упрек. Здесь примерно вот что. "Я что, глупее тебя?!" — это раз. "Слушай внимательно, я сейчас скажу что-то, чего ты даже не думал услышать!" — это два. "Нет, все-таки вы меня очень недооцениваете!" — это три. И еще в этом "папа!" есть четыре, и пять, и шесть...

Ему не нужно было продолжать. Мы поняли друг друга. Он и не стал продолжать. Начались гонки. Я тоже увлекся, хотя и отметил, что Маша вроде закончила наконец свои приготовления и остановилась, кажется, на хохолке.

— Что вы тут играете?! — крикнула Маша.— Мы опаздываем на "Пиратов"!

От неожиданности Ванина рука предательски дрогнула — и случилось худшее из того, что могло случиться. Машина вильнула, на полном ходу ворвалась на лестницу — и взлетела над ней. Парение было недолгим. Раздался грохот. Она падала, переворачивалась, подскакивала и снова падала...

Ваня зачарованно смотрел вниз, в эту бездну, в эту черную дыру. В глазах его были две такие же черные дыры.

— Ну и что? — сказал он, пожав плечами, и я сразу вспомнил великий финал фильма "Отступники" с этим "Ну и ладно...".

Я ужасно расстроился. Мне не хотелось даже думать о том, чтобы спуститься вниз и увидеть то, что осталось от машины. Мне хотелось сказать:

— Ну я же предупреждал!

Но я, конечно, не стал этого говорить. Глупо было самоутверждаться за счет этого маленького мальчика. Что, в конце концов, больше никого нет, что ли, кроме него, для этого?

И я сказал только:

— Поздравляю!..

Ну, я, конечно, вложил в эти слова, так сказать, частичку своей души. Был там все же, видимо, и оттенок "Ну я же предупреждал!

Ваня в этот момент все еще смотрел вниз. От этого слова он вздрогнул, как от выстрела в спину, и медленно повернулся ко мне. Он понял смысл этой фразы гораздо глубже, чем я бы хотел.

— Ну что, идем в кино уже? — бодро спросил я.

Он молча надел кроссовки и вышел на улицу, молча сел в машину. Я надеялся, что он расплачется. Но он не уронил ни слезинки. Ни одной. Вообще.

Мы приехали в "Октябрь" и перед сеансом успели еще перекусить. Маша без умолку болтала, чувствуя неладное. Ваня молчал. Такое было в первый раз. Раньше он в такой ситуации все-таки предпочитал патетически разрыдаться. Ну, и быстро успокаивался. Я в очередной раз подумал о том, что мальчик быстро взрослеет.

Когда начался фильм, Маша, сидевшая справа от меня, вцепилась мне в руку и не отпускала уже до конца сеанса. Я полфильма думал о том, что придется ведь еще раз идти, потому что я половины сюжета не понимаю ввиду его особой закрученности и только чувствую, что все становится интереснее и интереснее.

Ваня сидел слева и постоянно успокаивал свою маму:

— Мама, не переживай, не надо! Наши все равно выиграют!... Сейчас будет битва... У него сейчас упадет шпага... Вот, видишь!

— Ты что, смотрел?! — недоуменным шепотом спрашивала Алена.

— Да нет, это же понятно, и Макар рассказывал... Мама, не переживай!..

Успокаивал он, конечно, и себя тоже. Но не прежде всего себя.

А у Маши в тяжелые моменты, а их было полно, просто ручьем текли слезы. В голос она разрыдалась на весь зал, когда Уилл Тернер погиб. Она не могла с этим смириться. Она не перестала рыдать, когда он ожил. Для нее этот человек умер навсегда. И это была страшная потеря.

Их, по-моему, шатало, когда мы вышли из кинотеатра. Я думал о том, что на этот фильм не только детям до 12-ти нельзя, но и вообще всем, у кого есть сердце (в отличие от Уилла Тернера), не надо бы ходить на этот фильм, потому что страданий, уверен, всем нормальным людям хватает и в реальной жизни.

Но с другой стороны, думал я, как хорошо, что мы все приняли так близко к сердцу, потому что Ваня, я был уверен, теперь забыл про мое поздравление. Он, правда, шел к машине, все еще как-то искоса поглядывая на меня.

И тут я грохнулся со ступенек кинотеатра. Я как-то совершенно про них забыл. И я позорно слетел с них не то что запнувшись, а просто кубарем. Их там всего-то четыре или пять, и я все их пересчитал.

Было больно. Я поднял глаза. Надо мной стоял Ваня.

— Поздравляю! — что было сил счастливо крикнул он.