выставка фотография
В московской Галеев-галерее открылась выставка фотографа Макса Пенсона. Он прославился в 1930-х и был забыт после смерти в 1959 году. Архив фотографа чуть не погиб во время ташкентского землетрясения в 1966-м. Его буквально откопали и отреставрировали дочь фотографа Дина и ее муж Файзулла Ходжаев. В конце 1990-х Московский дом фотографии устроил персоналки Пенсона в Париже и Риме. В Галеев-галерее представлены новые находки: авторские отпечатки, а также стеклянные негативы, с которых была выполнена современная печать. Рассказывает ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
Художник по образованию, Макс Пенсон увлекся фотографией и с конца 1920-х работал фотокорреспондентом узбекской газеты "Правда Востока". Каждый день "вездесущий Пенсон", как называл его Сергей Эйзенштейн, торопился "на этюды". Он выполнял редакционные поручения, но не переставал искать сюжеты "для себя". И тут все не всегда получалось предсказуемо. Конечно, особо приветствовались репортажи вроде "Приема в колхоз последнего единоличника", ведь нужно было задокументировать тот факт, что единоличников не осталось. А весь восточный колорит ценился в неизменном советском обрамлении. Чтобы, например, митинг и транспаранты со словом "balsvek", написанным по-узбекски. Однако по-настоящему прославил Макса Пенсона кадр, который по тем временам считался довольно рискованным: молодая улыбающаяся узбечка кормит грудью младенца. Эту фотографию из скромной "Матери" переименовали в символичную "Узбекскую мадонну" и в 1938 году премировали на Парижской всемирной выставке.
Он успевал повсюду, сначала с громоздким ящиком и хрупкими стеклянными пластинами, потом — с "Лейкой". Производственный процесс поэтизировал. Кажется, и организаторы выставки тоже увлеклись этой геометрией механизации. По соседству оказались бесконечные заводские шестеренки, затем — гусеницы тракторов и колеса деревянных телег. Замыкает "процессию" мальчик с трогательным учебным пособием: на железном круге кропотливо вырезаны слова "центр", "хорда", "касательная".
Здесь же представлены и другие традиционные темы фотоавангарда 1930-х годов. Например, много спортивных сюжетов. Военную мощь державы олицетворяют советские женщины бальзаковского возраста: не снимая своих элегантных шляпок, дамы азартно глядят в прицелы винтовок. А вот доблестным красноармейцам устроили походную библиотеку: не глядя на лозунг "Занимательная книга — лучший отдых на привале", бойцы все больше курят и почитывают газетки.
Восточные сюжеты Макса Пенсона, как и положено, "дышат негой". Уже из необычайного успеха местной "мадонны" следует, что самые выигрышные темы — "раскрепощенные", но все еще таинственные женщины Востока. Рядом — детишки с лукавыми улыбками и крупные планы умудренных аксакалов: фотохудожник не забывал никого. Живя в Узбекистане, он воспевал местную красоту и в то же время умел поиронизировать над штампами восприятия Востока Западом. Многие из его образов литературны: здесь можно найти ироничные картинки в духе Ильфа и Петрова ("Шайтан — черт, арба — телега, шайтан-арба — Средне-Азиатская железная дорога") и строгие портреты платоновских "одухотворенных людей". О том, что пенсоновский документальный репортаж "превращается в искусство", писали еще в журнале "Советское фото" образца 1930-х годов. Удивительно, но с тех пор эта истина не изменилась.