В Новом Манеже открывается выставка, посвященная столетнему юбилею Дмитрия Налбандяна. От юного Володи Ульянова до престарелого Леонида Ильича Брежнева — таков творческий диапазон этого самого официального советского художника. Таким его и знает большинство любителей живописи — придворный художник советской власти, первая кисть Политбюро. Среднему поколению хорошо помнятся заключительные залы старой Третьяковки, увешанные полотнами певца КПСС. Но был и другой Налбандян. Кто из них настоящий? Автор бесконечной летописи "свершений" и "дерзаний"? Или запоздалый импрессионист коровинского толка, глядящий на мир с южным темпераментом — фейерверки букетов, изобильные натюрморты, подмосковные просторы? Безусловно, оба художника — одно лицо. Прославление КПСС — это служба, а натюрморты с пейзажами — это отдых (по такой методе жили и работали тогда многие художники).
Но парадоксальным образом именно официальные работы Налбандяна стали полем для его художественных экспериментов. Именно в них он пробует "на вкус" разнообразные традиции, подбирая к каждой эпохе свое пластическое решение. Лениниана — энциклопедия "высоких стилей", от ночных сцен в духе Рембрандта, до многонаселенных композиций в лучших традициях репинско-суриковского реализма. Сталинская эпоха — гладкий академизм, предельно наглядный и убедительный в своей оперно-героической, китчевой эстетике. Хрущевская оттепель — неброское демократическое искусство передвижников. Брежневское время — живописные комиксы о похождениях картонного героя картонной эпохи.
В судьбе Налбандяна не отыскать ничего зловещего и порочного. Ему не приходилось топить и топтать своих коллег — за него это сделали другие, ему не приходилось мучительно метаться между парадигмами свободного и продажного творчества. В советскую культуру, измученную предательствами и покаяниями, он внес циничную нотку товарно-денежных отношений. Он выполнял заказ — почетный и хорошо оплачиваемый — и гордился этим, а в свободное время делал то, что ему хотелось (на фото — "В родном городе", 1972 год).