Экспансия или идентичность?
Об отмене празднования Дня независимости России заговорили в стенах Думы. И в этом нет ничего удивительного.
Идея отменить День независимости настолько логична, что даже странно, почему она возникла только теперь. Господствующая политическая идеология базируется на отрицании наследия революционной ельцинской эпохи и на ностальгии по утраченному тогда величию. С этой точки зрения в память о событиях 12 июня 1990 года, когда в "парад суверенитетов", разрушивший Советский Союз, включилась РСФСР, впору объявлять траур. За все эти годы россияне так и не поняли, что, собственно, отмечается. Независимость от кого?
Российские демократы 80-х--начала 90-х годов взяли на вооружение те же лозунги, что и национально-демократические движения в Восточной Европе и советских республиках: освобождение от коммунистической империи. Но если для остальных разрушение империи было очевидной целью, то для российских политиков — средством. Ведь они подразумевали (возможно, не всегда осознанно) не ликвидацию державы, а избавление от советской власти. Когда же задача была выполнена, оказалось, что привычной страны больше нет.
С распадом Советского Союза, наследника Российской империи, Россия чуть ли не впервые в своей истории вступила на путь строительства полноценного национального государства. Ведь в эпоху, когда они формировались и укреплялись в Западной Европе, Россия шла иным путем — расширения многонациональной и мультикультурной империи.
Опыт Старого Света, пережившего на протяжении ХХ века дезинтеграцию великих империй, дает богатый материал для сопоставлений. В разных странах мы встречаем наши симптомы: и тоску по утраченным масштабам, перерастающую временами в откровенный реваншизм, и желание прилагать усилия не внутрь страны, а вовне, и противоречивую смесь ксенофобского национализма с амбициями покровителя других народов.
Без отказа от имперской идентичности невозможен успех национального строительства. В нашем случае "рождение нации" осложняется двумя обстоятельствами. Во-первых, даже в "усеченном" виде Россия остается многонациональной и многоконфессиональной страной. Соответственно, рост "титульного" национализма, неизбежный при становлении национальных государств, грозит стать детонатором.
Во-вторых, свое национальное государство Россия пытается строить в условиях, когда глобализация стирает границы, а незыблемое ранее понятие суверенитета ставится под сомнение. Примечательно, что большинство стран, возникавших на волне распада коммунистической системы,— от Балтии 15 лет назад до Черногории в минувшее воскресенье (Косово впереди) стремились к тому, чтобы как можно скорее поделиться своим наконец-то обретенным суверенитетом с некоей наднациональной силой. (Если не с ЕС, как в Европе, то хотя бы с ООН, как, например, в случае с Восточным Тимором.) Когда это не удается, новые государства за редким исключением деградируют.
Даже в тот период, когда антиимперский пафос был, по сути, официальной российской идеологией, Москва претендовала на роль "попечителя" образовавшихся стран. При этом сама Россия не прошла внутренней трансформации, необходимой для того, чтобы ее воспринимали не как осколок развалившейся империи (явление прошлого), а как центр будущего притяжения.
В начале 90-х и в западных столицах, и в Москве бытовала иллюзия, что Россия — это "очень большая Польша", которая может подобно восточноевропейским странам влиться в ряды единой Европы. С одной стороны сама Россия явила свою неспособность следовать путем Восточной Европы. С другой — глядя на тяжкие усилия Евросоюза по "перевариванию" той же Польши, очевидно, что с Россией-то он уж точно не справился бы. 12 июня — символ той самой несбывшейся иллюзии.
Логике национального строительства более соответствует странноватый и страшноватый (в силу его трактовки патриотической общественностью) День национального единства, впервые отмеченный 4 ноября прошлого года. Ведь он на самом деле отсылает к событиям периода, когда целью России была не имперская экспансия, а укрепление и защита собственной национальной идентичности. Осталось только осознать, что экспансия и идентичность — разные вещи.