премьера кино
Очередная экранизация "Гордости и предубеждения" (Pride & Prejudice) наверняка будет неоднократно упоминаться при предстоящей вскорости раздаче голливудских призов. Это всего лишь вторая постановка на большом экране классического романа Джейн Остин о любви, осложненной социальным неравенством и скверным характером участников, однако ЛИДИИ Ъ-МАСЛОВОЙ показалось, что она все это видела раз пятьдесят.
Выражаясь языком фронтисписов, действие в лучшем из романов Джейн Остин, каковым считается "Г&П", "построено вокруг конфликта между высокообразованной дочерью небогатого помещика Элизабет Беннет и потомственным аристократом Дарси, с презрением относящимся ко всем стоящим ниже него по происхождению".
Ни о чем таком не подозревал режиссер-дебютант Джо Райт, потихоньку ставивший себе сериалы на английском ТВ и умудрившийся безмятежно дожить до 33 лет, ни разу не открыв "Гордость и предубеждение". А когда по наводке продюсеров прочел, то понял, что Джейн Остин — первый британский писатель-реалист, и именно в реалистическом ключе ее и надо ставить, без лишнего жеманства и любования историческим антуражем. Подобно матери главной героини, миссис Беннет, которую в фильме играет Бренда Блетин, режиссер Райт отдал приказ: "Всем вести себя естественно!" Первыми откликнулись домашние животные — гуси, уточки, коровки, лезущие в кадр чуть ли не чаще людей и сильно оживляющие туманные английские ландшафты, по которым прогуливается с книжечкой высокообразованная Элизабет Беннет.
Кастинг "Гордости и предубеждения" в кои-то веки демонстрирует соответствие возраста персонажей и актеров. Элизабет играет Кира Найтли, еще не остывшая после съемок в "Домино", где ее актерская задача сводилась к тому, чтобы грациозно бить морду. Да и в "Гордости и предубеждении" ее героиня преимущественно этим и занимается, разве что вербальными средствами. Режиссер сначала не хотел снимать слишком хорошенькую артистку — Элизабет Беннет ведь берет не внешними данными, а бойким языком. Однако при ближайшем рассмотрении Джо Райту приглянулись пацанские ухватки Киры Найтли, которая на экране так обаятельно ухмыляется и непосредственно гогочет, что делается совершенно непонятно, чего этот надутый индюк мистер Дарси кочевряжится и какого ему еще рожна нужно. Впрочем, вялость и холодность этого неврастеника объяснима: с первого взгляда на играющего его Мэтью Макфэдиена очевидно, что потомственный аристократ злоупотребляет какими-то лошадиными транквилизаторами, чтобы не дай бог не потерять презрения и случайно не улыбнуться какой-нибудь деревенской замарашке. Но авторы фильма все же постепенно его раскочегаривают: когда Дарси в припадке внезапной любезности подсаживает Элизабет в телегу, то потом он, словно обжегшись, судорожно растопыривает пальцы правой руки, которая только что прикоснулась к девушке, возбуждающей его своей завуалированной вульгарностью. Палец, несомненно, фаллический символ, и его одеревенение, наверное, метафорически изображает эрекцию — для костюмной экранизации в "Гордости и предубеждении" вообще хватает эротики, и американское общество друзей Джейн Остин даже выразило протест ввиду вопиющей сексуальности фильма. В одной сцене, например, скотный двор пересекает гигантский хряк с развязно болтающимися огромными тестикулами, который, по странной ассоциации остиновских фанатов, откровенно символизирует мистера Дарси.
Сравнение это представляется чересчур лестным; в смысле присутствия соблазнительного для женской аудитории объекта нынешняя экранизация проигрывает и кинофильму 1940 года с Лоуренсом Оливье, и уж тем более десятилетней давности сериалу BBC, знаменитому в основном явлением Колина Ферта в сексапильно облепившей торс мокрой рубашке. Чем развлекаться во время просмотра женщинам, пока мужчины сжимают и разжимают пальцы на Киру Найтли, решительно непонятно. Сама по себе писательница Джейн Остин, настрочившая первый вариант "Гордости и предубеждения" в 21 год, тот еще психолог, доктор Курпатов в юбке с оборочками. Остиновский же сюжет о том, как взаимное отвращение перерастает в восхищение, с самого начала настолько лишен психологического саспенса, что одной только сопутствующей социальной сатирой пытливый читатель и вынужден спасаться. За героев же волноваться не приходится, тут дело верное: когда малознакомые люди внутренне дают себе клятву презирать друг друга до конца дней, считай, что они уже влюбились, и предстоящие два часа киносеанса уйдут на то, чтобы они признались в этом сначала себе, а потом и широкой общественности.