Единство формы и сдержанности

Главную архитектурную премию мира дали британцу

Притцкеровскую премию получил 69-летний лондонец Дэвид Чипперфилд. Жюри, которым руководил в этом году чилиец Алехандро Аравена, высказалось в пользу «нормальной» архитектуры, наградив автора сотни известных зданий, равно успешного как в реконструкциях исторических памятников, так и в создании новых, собственных. О новом лауреате — Алексей Тарханов.

Дэвид Алан Чипперфилд — один из тех, кто сделал Британию центром мировой современной архитектуры, вместе с Джеймсом Стерлингом, Норманом Фостером, Захой Хадид и Ричардом Роджерсом, награжденными той же премией в 1981, 1999, 2004 и 2007 годах соответственно. После нескольких лет метаний и поисков политкорректных кандидатур, архитекторов «третьего мира», премия с каким-то даже вызовом отдана «нормальному гению», немолодому белому мужчине-европейцу. Недаром одна из формулировок качеств его стиля, приведенных жюри,— «радикальный в своей сдержанности».

Чипперфилд и раньше не был обделен призами. Вроде медали Королевского института британских архитекторов, или японской Императорской премии, или приза Миса ван дер Роэ, или национальных наград. Но Притцкеровская премия считается высшим баллом, даром что учредили ее не члены мировой академии архитектуры и не деятели всемирной культуры, а бизнесмены, братья-американцы Притцкеры, создатели сети отелей Hayatt.

Для нынешних мировых starchitects денежное выражение в $100 тыс. выглядит скорее даже бедным, чем скромным, но за сорок лет существования она уже превратилась в архи-Нобель и архи-Оскар. Именно потому, что, как правило, вручалась безошибочно: так, чтобы слава архитектора бросала лучи на славу премии.

Нынешний лауреат давно стал рыцарем британской империи. Но работает сэр Дэвид вовсе не в замке. В его мастерской я побывал в 2016-м, когда он получил премию от Rolex. Точнее, не премию, а важное задание: выбрать и образовать молодого мастера, став его «мэтром». David Chipperfield Architects, расположенная в совсем не центральном и не самом красивом районе Лондона, напомнила мне архитектурные фабрики советского «Моспроекта»: такое же изобилие подрамников и макетов, пренебрежение бытом и внимание к архитектуре, совместная работа накануне сдачи, кипы рисунков и чашки кофе на уголке доски.

Напомнила, кажется, не зря. Как и многие его сверстники, Дэвид Чипперфилд любил советский архитектурный авангард. Он был и остался леваком, который охотно критикует нынешнее состояние буржуазного зодчества, насмехаясь над торчащими за окнами его мастерской разнокалиберными лондонскими домами. «Британский подход — это полная капитуляция перед рынком и экономикой. Инвесторы в Британии командуют архитекторами»,— жаловался он нам.

Рожденный в год смерти Сталина, Чипперфилд чувствовал магическую связь с бывшим СССР. Рыцарь очень обрадовался новым возможностям, которые появились у западных архитекторов в России в начале нашего века. В 2000-х годах ненадолго родилось ощущение полной открытости рынка, тем более что проекты наконец-то попытались распределять справедливо, по конкурсу.

Чипперфилд приезжал на «Арх-Москву» (иностранные архитекторы были там частыми гостями), хотел расширять Пермский театр оперы и балета, участвовал в конкурсе на петербургскую «Набережную Европы» и на московский Политехнический, был среди консультантов «Сколково».

Последней попыткой его сотрудничества с Россией стал проект реконструкции Центрального телеграфа, над которым компания David Chipperfield Architects работала вместе с КБ «Стрелка». Новое старое здание планировалось открыть в 2024 году, но потом одна чума то и дело сменяла другую, и Чипперфилд от работы в итоге отказался. В притцкеровском списке избранных проектов лауреата московский телеграф даже не упоминается.

Зато богато представлена его работа в Венеции, где Чипперфилд получил заказ мечты, став современным архитектором, которому доверили работать на венецианской площади Святого Марка. Проект реконструкции Старых Прокураций показывает отчасти, что могла бы получить Москва на Тверской в здании Ивана Рерберга. Столь же блестящи и внимательны к истории проекты реконструкции Королевской академии художеств в Лондоне, или Афинского археологического музея, или цюрихского Кунстхауса.

Москва не стала для Чипперфилда вторым Берлином, где он открыл отделение своего бюро и сделался едва ли не главным приглашенным архитектором города. Он воссоздал из руин разрушенный бомбами Второй мировой Новый музей (Neues Museum) XIX века, построил рядом с ним ультрасовременную и одновременно классическую Галерею Джеймса Саймона, сделав ее входом на берлинский акрополь, а потом реконструировал шедевр послевоенных 1960-х — Новую национальную галерею (Neue Nationalgalerie) Людвига Миса ван дер Роэ.

Возможно, это и есть ключ к решению жюри. Чипперфилд, строящий отличные современные здания, стал специалистом по спасению архитектурной истории.

Из классического архитектора-модерниста, эгоистичного создателя новых миров он превратился отчасти в архитектора, перерабатывающего старье. В современном мире это звучит корректно, но только речь идет не об утилизации мусора, а о создании новых шедевров там, где старые, не способные служить новым функциям рисковали остаться живописной руиной до самой смерти.