Сегодня в Сочи начинается 16-й Открытый российский кинофестиваль, известный под брэндом "Кинотавр". Свое вступление во взрослую жизнь он отмечает сменой хозяев и ориентации, превращаясь из международного в национальный. Самое время предупредить о том, чтобы эти перемены не были поняты превратно.
Есть видимая часть айсберга, которую расписали отечественные массмедиа. Она выглядит так: первый фестиваль без Марка Рудинштейна, первый фестиваль без иностранцев. Не будет ночами хлебать щи из котлов Жерар Депардье, не будет международного конкурса, где показывают "какие-то швейцарские фильмы", не будет нью-васюковских претензий выдать Сочи за конкурента Канна.
То, что будет, сформулировано новыми руководителями фестиваля Александром Роднянским и Игорем Толстуновым и потом транслировано по медийным каналам как практическая экспертиза российского кинопроцесса. Этот процесс полтора десятка лет был вялотекущим, ибо почти отсутствовал его базовый элемент — кинопрокат: собственно, "Кинотавр" и служил его вынужденным суррогатом, фантомом или, пользуясь языком конца прошлого века, симулякром. Теперь, когда отечественная киноиндустрия поднялась и окрепла, фестиваль не нуждается в искусственном раздувании собственной значимости, зато он может быть полезен как реальный инструмент экспертизы, площадка для творческих дискуссий и для развивающегося рынка.
Вероятно, цель реорганизаторов фестиваля и в самом деле серьезна и прагматична. Вопрос в том, какова будет реакция киносообщества, привыкшего за эти годы к старой формуле "Кинотавра", который не случайно называли "кентавром". С одной стороны, фестиваль был для кинематографистов всех рангов местом пляжного выгула, где можно одновременно неплохо отдохнуть и нарисоваться перед телекамерами, вызывая зависть и раздражение обывателей. С другой — от увлекательной борьбы амбиций в российском конкурсе внимание отвлекал десант иностранных гостей со своими чуждыми фильмами и проблемами.
Многие сегодня облегченно вздыхают: слава тебе господи, что не будет больше на пятачке гостиницы "Жемчужина" толпы растерянных иностранцев. Наконец можно будет предаться нашим национальным страстям и слабостям без риска попасть в объектив чужого взгляда. Поэтому в предварительной реакции на новый "Кинотавр" есть очевидное противоречие. На словах — надежда, что фестиваль станет более профессиональным и социально значимым. В глубине — нутряная радость от того, что останутся только "свои", "без свидетелей". Это и есть подводная часть сочинского айсберга.
Между тем пускай международный конкурс не был центром тяжести "Кинотавра", но он играл важную превентивную роль, не позволяя фестивалю превратиться в совсем уж домашнюю радость. Чтобы последнего не случилось в самое ближайшее время, реформаторы придумали конкурс короткометражного кино, программы "В зеркале документа" и "Шанс": они расширяют узкое пространство, до предела заполненное амбициями и коллизиями большого конкурса.
Но, может быть, самое важное нововведение касается как раз международного контекста фестиваля, который новые организаторы стремятся сохранить и модернизировать в соответствии с новой ситуацией в российском кино. Не то чтобы это было нечто совсем новое в мировой практике, но почему не позаимствовать хороший опыт польских и венгерских коллег, которые плодотворно поработали на международный имидж своих кинематографий. Фестивали в Гдыне и в Будапеште считаются национальными, но собирают элиту международной кинопрессы и главных фестивальных экспертов. Подобное планируется в Сочи, куда и раньше заглядывали "чокнутые иностранцы", интересующиеся русским кино, но теперь для них должны быть сформированы специальные программы и условия просмотров. Приедут и зарубежные покупатели, прокатчики, продюсеры, имеющие специальный интерес к России и уже доказавшие его совместными проектами, успешным выпуском наших фильмов в каком-нибудь Сингапуре или другой неожиданной точке. Для них, приятно это кому или нет, будут организованы в Сочи специальные дискуссии и вообще творческая жизнь, не вполне совпадающая с контуром "чисто российского" фестиваля.
Если "Кинотавр" будет наращивать мускулы по этой модели, он действительно станет инструментом промоушна российского кино в тот его переломный момент, когда оно меняет свой национальный имидж, доставшийся от времен Тарковского, и приобретает более современные коммерческие очертания. Если же нет, то фестиваль парадоксальным образом вернется к тому, за что его упрекали все предыдущие годы — к провинциальному снобизму, который так присущ нашей киносреде, полагающей, что "мы сами себе Канн", и занятой разборкой того, почему кинематографист Иванов кушает в общей столовой, а кинематографист Петров питается в VIP-зале.