Во вторник в арт-центре "Борей" открылась выставка "Митьки: Хармс", посвященная 100-летию со дня рождения поэта и нарастающему у художников-митьков ощущению абсурдности окружающей действительности.
С другой стороны, при всей абсурдности мира Хармса, он порой являет себя во всем своем великолепии. "Мы сейчас в пьесе Хармса живем", — признался Ъ Дмитрий Шагин. В "Борей" митьки "эмигрировали": центр "Митьки-ВХУТЕМАС", где с 1997 года они проводили выставки, в осаде. В Куйбышевском федеральном суде слушается дело: истцы требуют, чтобы митьки, выражаясь языком Хармса, не "фрякали" и под угрозой, что им сделают "типель-тапель", отдали центр, некогда — никому не нужную трущобу, ныне — дорогой объект недвижимости.
К Хармсу митьки относятся так же, как, например, к котам: нежно и безалаберно. На фоне свойственного Петербургу истерического культа писателей это особенно приятно: чего-чего, а культа личности Хармса у митьков нет. Дмитрий Шагин окунает его в разнообразные мифологические ситуации. Хармс отрывает нос Гоголю или обмывает со Сталиным завершение Ялтинской конференции, а Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский шествуют с плакатом: "Уберите Хармса с денег". При этом сам Хармс, в кепарике, с трубкой и нагловатым прищуром глаз, похож вовсе не на описанного современниками денди, а на блатаря с Лиговки или Петроградки. Прекрасно зная, что Хармс, по словам художника Виктора Тихомирова, "был крайне неприятным субъектом", митьки ироничны, когда изображают его ангелоподобным младенцем на руках у счастливой мамаши Надежды Ивановны Колюбакиной, которая сама-то кажется пренатальным фантомом подсознания своего сыночка.
Обэриутов принято видеть исключительно в роли жертв. Дмитрий Шагин выворачивает этот стереотип: его поэты в каппелевской форме идут в психическую атаку. Переписанный маслом на холсте кадр из "Чапаева" основан на совершенно реальном и абсурдистском факте: Хармс со товарищи в 1934 году снялись в массовке киношедевра и были срезаны пулеметом Анки под незабвенные слова: "Красиво идут. Интеллигенция".
Но непосредственно связанные с Хармсом работы на выставке не доминируют. Хармс — "наше все" для митьков в том смысле, что под него можно подверстать любую работу. Написал Хармс, что "уважает только молодых и здоровых пышных женщин": такая вот фемина и разлеглась на картине Андрея Филиппова. Вряд ли Хармс бывал в поселке торфодобытчиков в Рогавке: но на фоне скупых, изысканно тоскливых пейзажей Ивана Сотникова, пожалуй, лучшего, что есть на выставке с живописной точки зрения, несложно представить его персонажей. Владимир Яшке, мощный экспрессионист-примитивист, уверен, что "Хармс очень любил японцев, но тщательно это скрывал": на выставке появляется картина с пламенеющим самураем.
Митькам интересно не столько создавать композиции на тему принадлежащих перу Хармса текстов, сколько создавать свои апокрифы в обэриутском духе. Так, у Дмитрия Шагина скопище жалких "запорожцев" пишет письмо 600-му "Мерседесу", у Андрея Кузнецова — порхают в небе в честь наступления весны автомобили, а у Виктора Тихомирова кот ошалел от того, что сбылась мечта: ему попалась "тучная мышь", правда, раз в десять больше, чем он сам. Впрочем, самый достойный Хармса "объект" появился на выставке помимо воли художников. Под ногами зрителей бродил котик с биркой на шее "Салон "Интим", и люди терялись в догадках, кем же работает животное в расположенном по соседству секс-шопе.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ