19 июля иранские власти объявили, что 62-летний режиссер Джафар Панахи, лауреат Берлинского и Каннского кинофестивалей, должен отсидеть тюремный срок по приговору 2010 года. 12 лет назад режиссера обвинили в поддержке антиправительственных протестов и приговорили к шести годам тюрьмы, однако спустя два месяца заменили срок на условный, запретив режиссеру снимать фильмы и общаться с прессой. Несмотря на запрет, Панахи в течение следующих лет находил способы снимать фильмы и даже давать интервью. Weekend перечитал их, чтобы понять, как ему это удавалось.
Фото: ATTA KENARE / AFP
Фото: ATTA KENARE / AFP
1
В Иране со многими темами могут возникнуть проблемы, поэтому для каждого фильма приходится искать лазейку, свой способ говорить о том, о чем нельзя. Есть персидская поговорка: «Если не можешь войти в дверь, лезь в окно». Этим правилом мы и пользуемся.
2
Но никакой лазейкой нельзя воспользоваться больше одного раза — для следующего фильма нужно придумывать что-то новое.
3
Люди часто спрашивают: почему в иранском кино так много машин? Такой вопрос никогда не возник бы у того, кто знает иранскую жизнь. Машины тут не метафора и не прием, это реалия нашей жизни. В Иране вы всегда чувствуете себя в опасности и под наблюдением. Машина — это ваше убежище. Тут вас никто не побеспокоит, можно слушать музыку или снять платок.
4
В тюрьме я в каком-то смысле обрел душевное спокойствие, ведь технически я не мог там продолжать работать. Когда ты на свободе и тебе не дают работать — это сложнее. Будто весь мир становится большой тюрьмой.
5
Когда суд вынес решение о тюремном заключении и запрете на съемки, некоторые друзья говорили мне: может быть, так власть дает понять, что тебе лучше уехать? Уехать не сложно, но я не хочу бежать из своей страны.
6
В своей стране я готов страдать больше, чем где-либо еще, потому что я хочу изменить в ней ситуацию. Все действия, которые я совершаю в своей стране,— это не просто протест, это попытка разговора.
7
Долгое время я был частью общества и мог снимать социальное и реалистическое кино, но теперь я изолирован и не могу работать, как раньше. Поэтому я использую свое воображение — что бы ни происходило, я все пропускаю через него.
8
Невозможность работать похожа на ад, в котором тебя заставляют все держать в себе.
9
Я считаю, что я режиссер-реалист, и моя задача — снимать окружающий мир. Раньше я снимал улицу. Но теперь, когда власти лишили меня этой среды и я оказался запертым дома, мой авторский стиль тоже изменился.
10
Черные шторы в «Закрытом занавесе» появились не из эстетических соображений. Они были нужны нам, чтобы скрыть, что в доме идут съемки.
11
Я не люблю политические фильмы. Но я использую любую возможность, чтобы прокомментировать социальные проблемы. Не важно, в чем их причина, политическая она или, скажем, географическая. Мне просто важно говорить о том, в каком положении находится человечество.
12
Я делаю фильмы о человеке и его борьбе. О попытке выбраться из замкнутого круга, в котором он оказался.
13
В Иране все под государственным контролем, и все уже привыкли к этому. Государство запрещает, но люди каждый раз находят способы обойти запрет.
14
Когда мой фильм «Офсайд» запретили, уже через два дня у каждого иранца был диск с ним. Это напомнило мне фразу из моего фильма «Белый шар»: «Я хочу увидеть то, что они не хотят, чтобы я видела».
15
Я никогда не разрешу подвергнуть свои фильмы цензуре. Не поступлюсь ни одним кадром. Это мое убеждение. Иначе мои фильмы уже не будут моими.
16
Когда я въезжал в США, я не позволил снять мои отпечатки пальцев. Я не позволю никогда, никому и нигде не позволю нарушать мои права.
17
Люди хотят лучшей жизни. Они боролись за создание лучшего Ирана, но их подавили, и теперь они имеют дело с отчаянием и отсутствием надежды. Большинство людей вокруг меня испытывают уныние. Многие думают, что уехать из страны — лучший путь. Кажется, ни у кого, включая меня, не осталось надежды.
18
Трудно жить, не имея никакого представления о том, каким будет твое будущее.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram