В российском прокате чудом оказался «Род мужской», новый фильм Алекса Гарленда, выпущенный легендарной студией A24. Все насущные гендерные проблемы современности в нем упакованы в формат чисто английского хоррора о зловещей глубинке и ее обитателях. Понятно какого пола.
Фото: DNA Films
Фото: DNA Films
Старинная деревня с усадьбой, камни которой помнят еще времена до прибытия саксов. Старая церковь, где Христос с витражей смотрит прямиком на жуткий языческий барельеф шила-на-гиг, угрюмой женщины, раздвигающей руками гигантскую вульву. Влажные густые рощи вокруг, с подлеском, синим от первоцветов. Гулкое эхо в тоннеле заброшенной с войны железки. Единственный на много километров бар без единого посетителя. Нестабильная сотовая связь. Идеальные локации для бритхоррора в духе Бена Уитли и не слишком подходящее место для рекреации. Особенно если ты — вдова, чей муж несколько дней назад выбросился из окна с видом на Темзу после семейной ссоры.
Однако именно в это буколическое зеленое инферно и приезжает развеяться главная героиня нового фильма Алекса Гарленда. Английскую countryside Гарленд полюбил еще в десятых: именно среди лесов, полей и лужаек мутировали в зеленых и суковатых человечков (или в антропоморфную флору?) герои его научно-фантастической «Аннигиляции», снятой для Netflix и ставшей в каком-то смысле стандартом низкобюджетного телевизионного sci-fi. В новом фильме зеленые человечки тоже будут — точнее, Зеленый Человек, распространенный образ средневековой британской архитектуры, постоянно использовавшей в декоре мотив головы, сложенной из листьев или прорастающей побегами.
Фото: DNA Films
Фото: DNA Films
Фото: DNA Films
Фото: DNA Films
Фото: DNA Films
Именно его встречает вдова Харпер (Джесси Бакли), выйдя на освежающую прогулку по весеннему лесу. Голый, перепачканный землей дикарь, бессловесный и бессмысленный, он идет на зов женщины, игравшей с эхом в темном тоннеле,— и преследует ее до самого дома, бьется в двери, сует руку в щель для писем. Зачем? Что притягивает его к туристке? Этого не понимают ни она, ни полиция, но нам, зрителям, ничего не нужно объяснять. Фильм Гарленда называется «Род мужской» (в оригинале — просто «Мужчины»), а чего нужно всем мужикам — вопрос риторический.
По заявлению самого Гарленда, «Род мужской» должен проблематизировать и без того остро стоящие в современности гендерные вопросы. Что такое маскулинность сегодня? А институт брака? Какое место тут занимает церковь? А культура? А натура? Проблемы это все не слишком новые и оригинальные (в конце концов, Фрейд умер больше 80 лет назад), но Гарленд и не стремится к оригинальности — как и к производству каких-то готовых рецептов и ответов. Скорее, его фильм подчеркивает многовековую длительность этой коллизии полов, уводя злободневную дискуссию в сферу символов и образов, бесконечно повторяющихся в коллективной психике — и в визуализирующем ее жанре кино, хорроре.
Ключевая сцена фильма, наглядно иллюстрирующая метод самого Гарленда,— пение Джесси Бакли в тоннеле: простые звуковые элементы, гласные и слоги, бесконечно отражаются от стен, сливаются с последующими в полифоническое полотно. Точно так же на экране повторяются и соединяются в прихотливом орнаменте знакомые тропы хоррора. «Род мужской» похож на все сразу — одновременно это и типичный реформистский слоубернер американской студии A24, с социальным подтекстом — как «Прочь», с акцентом на мифологию гендера — как иронично-мизантропическое «Солнцестояние», со странным тревожным финалом, далеким от хеппи-энда,— как «Паранормальное». С другой стороны, это типичный бритхоррор с мотивами опасной деревни, древних неистребимых языческих сил-стихий, таящихся в глубинке и враждебных городскому жителю, с эстетизацией британских традиций (от пивбара до охотничьего стиля в одежде). И конечно, демонизация либидо (здесь — мужского) вообще частая тема хоррора, особенно мистического (как, например, в «Невинных», где демон сексуальности вселялся в младшеклассника).
Мир, в котором Харпер оказывается за городом, очень похож и на начало «Молчания ягнят»: та же атмосфера угрожающего сексуального напряжения, пенетрирующих взглядов, словно материализующихся мыслей мужчин, окружавших агента Кларису Старлинг, читается и в «Роде мужском». Тем более что все мужчины, кроме покойного, оказываются на одно лицо, все они — даже сквернословящий школьник, встреченный героиней на церковном дворе, даже безумный Зеленый Человек, засовывающий листву и ягоды в порезы на коже) сыграны Рори Кинниром. Это растущее напряжение отлично работает как драматургический механизм хоррора, одновременно корректируя его базовые законы (зло, каким героиня воспринимает мужчин, выглядит тут не только агрессивным и неостановимым, но одновременно и жалким) — но бесконечная усиливающаяся фрустрация вдовы и ее антагонистов заводит жанровую машину в тупик; в принципе, предсказуемый итог для фильма, который «не отвечает на вопросы, а задает их». На помощь приходит мистика и фантазм — все накопившиеся противоречия Гарленд снимает продолжительной сценой фантасмагорических метаморфоз, сделавшей бы честь и Кроненбергу,— и в попытках ее расшифровать будет сломано немало перьев по обе стороны Атлантики. Не будем ее спойлерить — скажем лишь, что фильм с таким финалом мог бы называться и «Падеж родительный».
В прокате с 23 июня
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram