В Русском музее показывают озаглавленную «В поисках стиля эпохи» ретроспективу Вячеслава Пакулина, полузабытого мастера 1920–1940-х годов, основателя объединения «Круг художников». Рассказывает Алексей Мокроусов.
Фото: Коммерсантъ / Татьяна Горд / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Татьяна Горд / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Татьяна Горд / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Татьяна Горд / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Татьяна Горд / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Татьяна Горд / купить фото
Человек-оркестр в искусстве не редкость, но и среди равных Вячеслав Пакулин (1900–1951) незабываем. В молодости театральный декоратор, он выступал на сцене и арене цирка, стихи печатал в одном сборнике с Вагиновым, организовал и возглавил арт-объединение, был функционером ЛОСХ, а главное, отличным рисовальщиком и живописцем.
Как для многих современников, бурная часть жизни завершилась 23 апреля 1932 года: постановлением ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» закрыли и ленинградский «Круг художников». Его создали однокурсники Пакулина по училищу барона Штиглица и ВХУТЕИНу, включая будущего великого иллюстратора Алексея Пахомова и Алису Порет, позже к ним присоединился Александр Самохвалов — казалось, невская альтернатива московскому Обществу станковистов внушительна, тем более что Пакулин обладал задатками лидера-гуру. Его манифесты отличала идеологическая жесткость, искупавшая легкую сумбурность и невнятность текста. Родом из простодушной в культурном отношении семьи машиниста из Рыбинска Пакулин рано осиротел, поначалу его поддерживал неизвестный меценат из Боровичей. Интерес к духовному наследию был искренен, но в чем-то диковат.
Интеллигент в первом поколении как губка вбирал идеи и образы; пресс современности сокрушал иные более закаленные головы, но Пакулин выстоял.
Помогли школы: после Штиглица началось время театра, Пакулин поступил в КУРМАСЦЕП — на Курсы мастерства сценических постановок под руководством Мейерхольда, где его наставником был Петров-Водкин. Сотрудничал со всеми, от «Балаганчика» и Театра сатиры до «Красного путиловца» и передвижного театра Облпотребрабиса (это как заготконтора при Союзе работников искусств).
Куратор Ольга Мусакова, многие годы занимающаяся Пакулиным, целый раздел посвятила театральным эскизам 1920-х — те в стиле эпохи, но не более того. Показывают и портрет мужчины во французском парике — предположительно, Мейерхольда. Художник и сам мог бы выступать живым примером для лекции Мейерхольда, утверждавшего, что в театре из-за его универсальности надо уметь все. В наследии Пакулина не только макеты декораций и костюмов, но и плакаты, и обложка к книге Евреинова «Театральные новации» (1922). А вот работ периода Декоративного института почти нет, хотя оформление революционных праздников в районах Петрограда тоже школа жизни, не меньшая, чем творческие командировки в Донбасс конца 20-х.
Живописные работы того времени связаны с поисками новых тем, жизнью заводов, трудом как таковым, с поисками нового реализма, сочетающего традиции классики и «мироощущение, восприятие, видение эпохи». Но огромная «Смена (героический реализм)», монументальная «Жница» остались эпизодом биографии.
Пакулин мечтал о коллективности творчества, «Круг художников» допускал вмешательство в конкретные работы.
Так, Ивана Орехова перед групповой выставкой обязали замазать лицо девочки — слишком конкретно, проявление «бытовизма». Когда в 1929 году объединение создало БЮРКИД, Бюро контроля идеологии, ушли многие. Работа замерла, последнюю из трех выставок «Круга» в Русском музее Пунин показал в 1928 году. Так биография Пакулина избежала клейма пропагандистского рупора.
В истории он останется автором ленинградских пейзажей. В блокаду маскировал военные аэродромы, затем рисовал жизнь горожан, выезжал на фронт. Разрушения не главное в этих этюдах и картинах. Идеальный город, его анима, поэзия и память — их пытается передать Пакулин, не скрывающий восхищения Марке. Многие его коллеги говорили, что никогда не видели Ленинград столь красивым и строгим, как в самый сложный период войны. У Пакулина он почти воздушен, соткан из миражей — с точки зрения Достоевского и Андрея Белого, это едва ли не антиматерия, но в поэзии порой больше героического, чем в ином описании боя.
Одна из поэм молодого Пакулина, написанная «под Маяковского», называлась «Сволочам от святого». Сволочи не дремали. После войны обвиненный в формализме Пакулин болел, жил в нищете. Над городом простер крылья Владимир Серов. Пакулин перестал быть его замом по ЛОСХ, почему — неизвестно; с должностью исчез и стабильный доход.
В 1949 году серовские подручные одобрили уничтожение картин Пакулина, позже при пожаре в мастерской сына погибли многие картины отца. Как результат — на рынке их мало, работы в основном поделены между Русским музеем и семьей, диспропорция сказалась на известности.
О Пакулине редко писали мемуаристы. Самохвалов публично вспомнил о «Круге» лишь в 1967 году, говорит Ильдар Галеев, куратор выставок о художниках объединения, его коллекция также участвует в ретроспективе. Чем объяснить запоздалое признание — страхом перед госполитикой, нежеланием рушить затвердевшую историю искусства? Память искусства подвержена склерозу, и в этом склерозе не меньше стиля эпохи, чем в ее идеях и амбициях.