На прошлой неделе многое было иначе. Во-первых, в магазин пришлось зайти еще до того, как мы оказались на Красной площади. Она не требовала этого, а просто объяснила, что ей это очень нужно.
— А зачем? — уточнил я.
— Папа, там же есть солнечные очки и детский лифчик,— сказала она.— Мы же едем на море. Папа, ты что, не знаешь?
— Ну я понимаю,— машинально сменив курс и уже идя по направлению к магазину, говорил я ей,— зачем тебе солнечные очки. Но лифчик?
— А зачем мне очки? — спросила она.
— От солнца, наверное, прятаться,— предположил я.
— Но ведь здесь совсем нет солнца,— пожала она плечами.— Солнце есть только на море. Поэтому мы едем на море.
— Ну ладно, а лифчик тебе зачем?
— Чтобы плавать.
— А разве нельзя плавать без лифчика?
— Да, нельзя.
— А почему?
— Утонешь,— просто ответила она.
Мы купили ей очки и лифчик. Очки были розового цвета с оправой в форме сердечек. Примерив их, она надела очки и на мой нос.
— Нет,тебе они не идут,— сразу сказала она.
— Почему?
— Потому что это мои очки.
С лифчиком пришлось повозиться. Мы искали его довольно долго. В результате мы купили желтый купальник с зелеными пальмами. Она хотела идти в нем на Красную площадь, но я уговорил ее не делать этого. Убедил я ее не тем, что будет холодно или неприлично, а тем, что желтое на красном (на фоне кремлевской стены) совершенно не смотрится. Хотя на самом деле, по-моему, наоборот.
Когда мы вышли из подземного магазина, она сказала:
— Папа, смотри, там же фонтаны!
Она до этого, по-моему, никогда не видела фонтанов, но была, конечно, наслышана о них.
Там и в самом деле били фонтаны. Увидев, с каким удовольствием моя девочка рассматривает окаменевшую от горя Аленушку у ручья, я сразу стал лучше относиться к Зурабу Церетели.
Маша застыла возле Аленушки и напряженно глядела на нее. Мне показалось, она искала глазами ее братца Иванушку. Я тоже, кстати, поискал его глазами, но не нашел. Я подумал, что, может, он уже превратился в козленочка, и я не того ищу. Но и козленочка поблизости не было. А может, это и не Аленушка была в платье, а русалка с хвостом.
— Нравится тебе эта девушка? — спросил я у Маши, которая по-прежнему не отрывала взгляда от скульптуры.
— Какая девушка? — удивилась Маша.
— Ну каменная, в воде.
— Папа,— говорит Маша,— ты что? Я на мальчика смотрю. Видишь, мальчик стоит живой? Он же сейчас купаться будет в фонтане.
Тут я наконец понял, что она и в самом деле не на русалку смотрит, а на мальчика, который уже разделся до плавок и готовился залезать в фонтан. Так он и сделал через полминуты. Она смотрела на брызгающегося мальчика еще минут десять. Потом я все-таки увел Машу на Красную площадь. Она на этот раз не ходила по белой линии, а пыталась докричаться до солдат у входа в Мавзолей. Потом мы поехали домой.
— Маша, признайся,— спросил я ее дорогой,— ведь ты тоже, наверное, хотела в фонтан прыгнуть? Скажи честно: очень хотела?
— Я? — удивилась она.— Нет, не хотела. Я на мальчика смотрела. Мальчик очень смешной. В фонтане купался. А мы-то с тобой на море поедем!