Новую специальную модель Octo Finissimo сделал для Bvlgari выдающийся архитектор Тадао Андо. Основанная на давно знакомом тонком трехстрелочнике в корпусе 40 мм, она стала настоящим открытием нынешних Watches and Wonders. Корпус с интегрированным браслетом у Octo Finissimo Tadao Ando Limited Edition — из черной матовой керамики, циферблат — темно-синий, лаковый, со смещенной к «7 часам» секундной стрелкой, обведенной концентрическими окружностями, и золотым краешком зарождающейся Луны на «5 часах».
Архитектор Тадао Андо
Фото: предоставлено Bvlgari
Архитектор Тадао Андо
Фото: предоставлено Bvlgari
Лауреат множества архитектурных премий, в том числе и главной в мире, Притцкеровской, мог бы позволить себе любые самые драгоценные материалы. Но Андо принципиально скромен в выразительных средствах. К чему гранит или мрамор, его материал действительно знакомый всем железобетон, но какой! Отглаженный до состояния шелка, с пуговичками от болтов, державших опалубку. Француз Жан Нувель уверен: «У него самый красивый бетон в мире». А швейцарец Бернар Чуми сказал мне однажды: «Такой бетон может быть только у Андо. Он же был профессиональным боксером. Как даст строителям, если что не так!»
Фото: Bvlgari
Фото: Bvlgari
Когда я рассказал об этом Андо, тот даже не улыбнулся: «Моя юность прошла на улицах Осаки. Они научили меня рисковать и никогда не сдаваться. Спорт заставляет добиваться максимума. Ты не можешь боксировать вполсилы, а то отправишься в нокаут. Мы, архитекторы, часто зависим от других, но у меня достаточно силы, чтобы уговаривать, а не драться».
О своих новых Octo Finissimo он говорит так: «Часы служат не только тому, чтобы узнавать время. Я хотел выразить нечто куда более важное, чем их основные функции». Со времени первой титановой модели, где концентрические круги на циферблате изображали черную дыру в пространстве, он изменил образ часов — и с точки зрения цвета, и с точки зрения смысла. На темно-синем лаке желто-золотой полумесяц около «5 часов» обозначает начало новолуния. По-японски этот тонкий полумесяц называется «Микадзуки» и символизирует уходящую природу времени и неизбежное возрождение.
«Используя изображение месяца, я хотел сделать часы более таинственными,— говорит Андо.— Мне кажется, что образ Луны полон мистики, полон эмоций, но в то же время надежды. Мне нужны были часы, которые стали бы символом надежды». Андо часто говорит о мистике и символике. Но главное слово тут «эмоции». Возможно, лучшее, что он сделал за свою долгую жизнь в архитектуре,— церкви и музеи. Тут эмоции должны быть заметны с первого взгляда, в них смысл проекта.
Фото: Bvlgari
Фото: AFP
Но у Андо никогда не стоит путать проект и итог. У него есть несколько по-хорошему завиральных работ — вроде реконструкции классической оперы с вставленным в середину белым яйцом современного зрительного зала. Но реализации Андо куда лучше его идей. Он не разводит руками перед готовым фасадом и не жалуется, что его работу искалечили по пути. Как всегда бывает в гениальной архитектуре, проект Андо лишь обещание того, что будет. Что будет еще лучше. Что впереди — надежда.
Его «Храм света», возведенный в японском Ибараки в 1989 году — бетонная коробка, которая в макете кажется то ли огневой точкой Атлантического вала, то ли гробиком с крестом,— выглядит настоящим архитектурным псалмом, песней религиозному свету, проходящему через соединенные крестообразно щели в алтаре. Древняя статуя Будды, выглядывающая сквозь вершину холма над подземным парком в проекте кладбища близ Саппоро,— пример тончайшей и умнейшей мемориальной архитектуры. Никто из наших производителей казенных памятников такого сделать не сможет.
Помню встречу в его мастерской в Осаке. Она расположена в первом доме-манифесте Андо Guerrilla House. Здание из гладкого серого бетона было построено не для того, чтобы поразить посетителя или потенциального заказчика, а для того, чтобы там было удобно. И чтобы все было под рукой — от книг на полках до рабочего стола. Именно по книгам Андо научился архитектуре. В юности, накопив иены, купил альбом Ле Корбюзье и рассматривал его до тех пор, пока не решил поклониться мастеру.
Сначала кораблем до Находки. Потом поездом через всю Россию и, наконец, через Европу в Париж. Но когда Андо приехал во Францию, Ле Корбюзье уже не было в живых. Оставалось поклониться его зданиям. Недаром в том же «Храме света» так много от поздних шедевров Ле Корбюзье вроде капеллы Роншан. Но Андо изобрел и собственный способ увековечить имя кумира. Свою любимую собаку он назвал Ле Корбюзье.
Мне кажется, его восторженное отношение к европейской культуре в сочетании с азиатской тонкостью привлекает такого же деликатного мастера Буонамассу. Дизайн Octo рожден формами архитектуры античного Рима, образы которого важны и для Андо. Свой прославленный Row House на площади 58 квадратных метров он расположил вокруг атриума, замкнув от города. О мире вокруг там судишь по солнцу и дождю, которые заглядывают внутрь. Прообраз ясен — сам Андо говорит, как его поразила когда-то открывающая небо дыра в куполе римского Пантеона. Ну а среди немногих предметов, относящихся к европейскому дизайну и встреченных мной в его мастерской, была зеленая пишущая машинка Olivetti, классическая работа итальянца Этторе Соттсасса.
Это третье сотрудничество Тадао Андо с Bvlgari — до нынешней «лунной» модели были выпущены турбийон в карбоновом корпусе и монохромная модель в сером титане
Фото: Bvlgari
Это третье сотрудничество Тадао Андо с Bvlgari — до нынешней «лунной» модели были выпущены турбийон в карбоновом корпусе и монохромная модель в сером титане
Фото: Bvlgari
В своих именных Octo Андо ограничился их «лицом», выразив идею плоскости, говорящей о пространстве,— идеал часового циферблата как произведения художника. 160 таких часов с нетерпением ждут в разных странах и те, кто любит Bvlgari, и те, кто ценит сверхтонкие Octo, и те, кто восхищен архитектурой японца, но никогда не сможет заказать ему проект. А Буонамасса вспоминает, как награду, слова Андо: «Он сказал мне: "Фабрицио, нельзя сделать часы лучше, чем вы их уже сделали"... Для меня это было невероятной похвалой».