Четырнадцать пандемийных месяцев подарили нам немало новых трендов в разных видах искусства. Однако «неновое» тоже оказалось в почете. За последние месяцы в разных столицах отечественного современного искусства проходят выставки, концерты, кинопросмотры, тем или иным образом отсылающие к концу 1980-х и 1990-м годам. На моду это не слишком похоже, а вот на попытку поймать дух того времени — вполне.
Только за последние несколько недель прошли выставка «Star Wars Владик Мамышев-Монро — Света Острова» в Музее современного искусства им. С. П. Дягилева при СПбГУ; выставка героя ленинградских «Новых художников» Олега Котельникова «ПОСЛЕДАМ» в самой старой из выживших петербургских галерей — галерее «Борей»; только что отыграла концерты восставшая из пепла группа «Кино»; сейчас открыты выставка «Золотое сечение. 60х100» второго в этом списке из «Новых» Ивана Сотникова в Музее искусства Санкт-Петербурга XX–XXI веков и экспозиция «Уют и разум. Фрагменты художественной жизни Москвы 90-х» в Музее Москвы; 21 мая в Ельцин-центре пройдет вечер, на котором знатный собиратель артефактов того времени Миша Бастер расскажет, зачем он собрал самый большой неофициальный архив (пост)советских субкультур.
Всплеск интереса к 90-м у нас уже не первый. Подводить итоги стали прямо в тот же момент, когда календарно это десятилетие закончилось. Первым тут выступил «Художественный журнал», сам детище 90-х, который посвятил осмыслению этого периода три номера (№25 за 1999 год и сдвоенный номер 28–29 за 2000-й). Опрошенные журналом активно действовавшие персонажи явно растеряны: видимое единодушие в оценках (чаще всего встречается слово «провал») демонстрировало скорее невозможность взгляда со стороны на таком малом расстоянии, чем отрефлексированную общую позицию. Тем не менее некоторые важные слова были произнесены уже тогда. Сделаны попытки наименования: «десятилетие серьезности» (художник Георгий Литичевский), эпоха «выживания» (критик Екатерина Дёготь), десятилетие «катастрофы» (куратор Ольга Копёнкина) или просто «первые годы национальной независимости» (критик Александр Соловьев). Границы периода близки к календарным, но отсчитываются от разных координат — с середины 1991 по середину 1999-го: одни открывают десятилетие деятельностью художественной группы «Медицинская герменевтика» (Литичевский), другие — «появлением на карте нового государства, Российской Федерации» (художник Тимур Новиков), а завершают его либо «судебным преследованием Авдея Тер-Оганяна» (искусствовед Галина Ельшевская), либо балканской войной (Дёготь).
Огромной проблемой описания искусства 90-х является созданная почти с нуля система институций (от галерей до музеев современного искусства), на которую в 90-х делали особую ставку. Но тут мнения оказались еще более пессимистическими. Пока Литичевский мягко радовался тому, что «все-таки чего-то достигли, ведь в 80-е вообще ничего не было», Дёготь жестко отказала всем системообразующим проектам 90-х в будущем: «любое институциональное начинание оказывалось настолько слабо, что не выживало, как правило, и двух сезонов».
Дальнейший разговор о 90-х был куда более предметным. Он возник в середине 2010-х и претендовал не столько на переосмысление, сколько на набор материала. Выставки «90-е: победа или поражение» (2012), двухчастная «Реконструкция» (2013–2014), «В поле зрения» (2015), исследовательская деятельность научного отдела Музея современного искусства «Гараж» последних лет, результатом которой явились обобщающие выставки «Перформанс в России: картография истории» (2014), «Древо современного русского искусства» (2015), «Открытие России. Десятилетие нового интернационала: 1986–1996» (2016), «Ставки на гласность. Аукцион "Сотбис" в Москве, 1988» (2018), и другие проекты последних лет сдвинули процесс изучения искусства 1980–1990-х с мемуарно-ностальгического дискурса и сделали его объектом серьезных историко-архивных изысканий. Процесс проверки и сверки фактов, дат, деконструкции сложившихся мифов остро необходим, без него не двинуться дальше.
Но вот что странно: события последнего года, так или иначе затрагивавшие тему 90-х, лежат совсем не в исследовательской плоскости. Большинство из них, как раз наоборот, программно заточены под попытки уловить «дух эпохи», который столь разительно отличен от сегодняшнего, что сам по себе составляет и миф, и реальность зачем-то обозванного «лихим» десятилетия. Определение про «лихие 90-е», спущенное сверху, никак не описывает то, что видят сегодня на выставках искусства того времени молодые зрители. Это смешливое, ироничное, иногда циничное, разухабистое, отвязанное, обалдевающее от собственной наглости искусство прежде всего о свободе. И свобода эта не только и не столько политическая, сколько вообще «свобода»: свобода дышать, ездить, учиться, учить, выставляться, уходить в затворничество, делать из себя шута и быть при этом провидцем.
В это время, как будто сжатое сильнейшей пружиной, вместилось так много «легкого дыхания», что его хватает на то, чтобы обдать жаром посетителей выставок 30 лет спустя. Искусство 90-х оказалось сильнее, чем мы могли себе представить, оно явно имеет лечебный эффект. Оно про то, что настоящее искусство рождается не обязательно под бомбами; что ирония спасает от глупой серьезности; что молодость не порок, и если не давать ей дышать, то она состарится раньше времени и в пространстве образуются пустота и спертый воздух. Все эти слова могут показаться наивными. Нам, переживающим душное время, вроде бы не до игр. Но вот оказалось, что именно до них. Именно сейчас и именно для нас они важны. И тогда нет ничего странного в том, что знатный матерщинник, насмешник и демиург Олег Котельников вдруг выдает стихи о главном, о любви, заканчивающиеся почти самоописанием людей 90-х: «Знают ли сестры, что все люди — братья?»