Боб Дилан, Маргарет Этвуд, Виталий Комар, Мадонна, Кирилл Серебренников, Марина Абрамович, Джордж Мартин, Гузель Яхина, Александр Сокуров, Илья и Эмилия Кабаковы и другие рассказывают об опыте этого года
Первым делом я как следует запасся выпивкой — и полгода мы были в порядке. Видели всех этих людей, закупавших туалетную бумагу? Глазам своим не верил. Да я променяю последний рулон туалетной бумаги на бутылку вина, из книжек буду страницы выдирать, чтобы подтереться, честное слово! Чуваки, вы что, надо бухло брать!
Ненавижу все это. Я вставал. Делал зарядку. Играл на кларнете. Потом сидел и смотрел в никуда. У меня пьеса готова, сценарий написан — а ни поставить, ни снять. Даже девочек с нами не было — сидели запертые на карантин у себя в колледже.
В изоляции я проколол сосок.
Восхитительно было в локдауне. У меня всегда безумное расписание, а тут все остановилось. Никогда не была такой спокойной, такой счастливой и сосредоточенной. Я думаю, люди просто боятся свободного времени, мы всегда хотим поспеть за нашим расписанием — до самого конца.
Никогда не делал никаких прививок, а тут — сделал прививку от ковида. Перерезал пуповину младшему сыну — раньше как-то обходились без меня. Со старшим сыном сыграл «Моцарта и Сальери» (я был Сальери), а раньше играл с ним исключительно в компьютерные квесты.
Я посадила впервые в жизни дерево — даже не одно, а целый десяток. И все лето я сглаживала остроту новостей вычесыванием туевых деревьев.
В хорошую погоду я катался на велосипеде вдоль канала. А в плохую — кумарил или дрочил.
Раз война, решила я,— то я с семьей, и осталась в Таллине. Потом мы сняли мызу прямо у леса. Был момент, когда думаешь, что вот такое прекрасное растительное состояние будет всегда, но тут же подбирается страх, что закончатся деньги и мы все умрем с голоду на этой мызе. Но тогда позвонил Борис Хлебников и сказал: а не хочешь ли ты поразрабатывать на удаленке проект сценарный? Вместе с Дуней Смирновой. И мы начали учиться на удаленке писать сценарий. Так жизнь приобрела график: утро — велосипед, день — работа, вечер — семья. Все в одном флаконе: и деньги, и работа, и спорт, и семья. Поэтому это было самое счастливое время.
Я просто ел и смотрел все подряд. Больше всего на свете — даже больше, чем секс,— я люблю есть, сидя перед телевизором. Мы все внезапно оказались в мире, где следующая неделя не имеет значения, следующий месяц не имеет значения — ради чего сохранять форму? Нация переживает травму — так разрешите же людям есть еду! Ну что, через две недели понял, что доемся так до следующего инфаркта, так что пришлось вернуться к режиму.
Я не ездил в студию несколько месяцев — боялся. Ехать недалеко, но все-таки в метро я чувствовал опасность: в Нью-Йорке многие не носят масок. А потом страх не то чтоб ушел, но как-то ослаб. Человек устает от страха, устает бояться — я знаю это по своему прошлому.
Пил много воды. Читал. А я ненавижу читать. Даже начал смотреть телек, потому что было охренеть как скучно.
Я перечитал «Войну и мир». Еще мне удалось порепетировать по зуму — но это опыт, к которому я не хотел бы возвращаться никогда в жизни. Но когда я читал «Войну и мир», я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.
Я больше на Вестеросе, чем в реальном мире, по правде говоря. В Семи Королевствах творятся довольно мрачные дела… Но, возможно, не настолько мрачные, какие могут случиться в нашем мире.
Скажу так: когда составят список героев этой эпохи, меня в нем не будет. Я в основном читала. Кроме того, я отвечала на телефонные звонки людей, которые в течение последних десяти лет говорили мне, что ненавидят разговаривать по телефону.
Я полюбила деревенский стилек: хожу в джинсах, ботинках и шляпах. Но глаза всегда крашу сильно!
Носить маску очень удобно, потому что не надо глупо улыбаться людям из вежливости.
Я отец четырехлетней дочери, поэтому, как и многие другие в нашей ситуации, работаю учителем-любителем на полставки. Каждый вечер мы смотрим кино: «Алиса Адамс», «Убей дьявола», «Ничего святого», «Долгое путешествие домой», «История Чика» и «Зимние убийства».
Корона — сука, это я сразу понял: станешь ее дразнить, она тебя убьет. Я умирать не готов. Потому сразу решил, что не буду ходить ни в кино, ни на бродвейские шоу, ни даже на стадион «Янки».
Я занимался тем же, чем и всегда, просто не в таких масштабах и не с такой скоростью. Вот, собственно говоря, и все. А все эти новые способы общения — нет, у меня даже телефон времен Севастопольской обороны, я в этом смысле на другом глобусе живу. Вы мне сейчас звоните на другой глобус.
Для тех, кто не заболел, пандемия оказалась просто подарком. Она подарила время. Давно хотели написать роман или заняться чечеткой — вот и образовалась возможность. И мужайтесь, нам все еще надо пережить эту часть между «до» и «после». Как знают писатели, сложнее всего придумать середину.
Я написал новый роман — быстрее обычного. Не просто написал, а надиктовал его жене — она же обычно занята, так просто и не продиктуешь.
Я не ела, кажется, ничего кроме мармелада с каннабисом. Готовить все равно было не для кого.
Я посмотрел все работы Тарковского и Бергмана — совершил, так сказать, марафон ликвидации своей безграмотности. Написал первый киносценарий на английском языке (про США), доучил испанский язык и довел себя до тысячи прыжков на скакалке подряд.
Не знаю, как для Европы, а в России никогда не ждали никакого счастья и никакого рая. То, что я знаю о моей матери,— это была мучительная жизнь, гораздо более тяжелая, чем эта пандемия. Считать, что вот теперь мир изменится,— это глупость, высокомерие такое. Те, кто так сейчас говорит, просто забыли, что еще совсем недавно было с нами и с миром. А я забыть этого не могу.
Все это оказалось, с одной стороны, на удивление знакомым: мы, актеры, именно так проживаем время между проектами в ожидании нового предложения. С другой стороны, это было странно и необычно: мы остались без аудитории, без встреч с коллегами. На прием к стоматологу наряжалась, как на премьеру.
У меня родилась дочь 15 февраля, и четыре месяца я в основном проводил время с ней. И это такое — во всех смыслах — высочайшее оправдание того, что я собирался делать в карантин и не сделал. С одной стороны, кажется, ничего не поменялось, а на самом деле изменилось абсолютно все.
Вот в чем штука с COVID-19: ему неважно, насколько вы упакованы, насколько известны, насколько интересны. Это великий уравнитель, и именно то, что в нем ужасает, в нем прекрасно. Ужасно в нем то, что он уравнивает нас во многих смыслах, а классно — то, что он делает равным наше отношение к нему.
Невероятно полезно разговаривать с собой!
Сейчас есть тенденция пытаться найти в изоляции что-то хорошее, и психологически это понятно, но если честно — ничего хорошего в этой изоляции нету. В моем случае она хотя бы была не вполне традиционной: мы с маленькой группой друзей оказались в дачном поселке, и я очень им благодарен, что так вышло.
Мама так и не смогла забыть Великую депрессию, о том, каким искалеченным из нее вышло общество, как долго переживалась эта травма. Я думаю моя внучка, которая полгода просидела дома и с друзьями общалась только в скайпе, будет так же вспоминать пандемию. Наверняка будет говорить своим детям: «Вы не пережили 2020-го, вам не понять. Мы несколько месяцев сидели дома! Мы боялись вирусов!» А мне-то что? Перенес действие нового романа из 2020-го в 2019 год, чтобы людям не обязательно было находиться в 2 метрах друг от друга,— вот и все дела.
Хотелось сначала просто понять. Мы ведь не знали, что это, сколько это будет длиться, как с этим бороться, насколько велика угроза смерти. И это породило огромное количество текстов — не было, кажется, философа, который бы что-то по этому поводу не нагадил. А потом постепенно, чем больше ученые стали устанавливать реальные параметры этого явления, тем меньше рефлексии стало. Вообще, когда философы молчат — мне кажется, это хороший признак.
Когда сидишь в изоляции с семьей, то нет момента, чтобы по крайней мере двое из вас не срались. Стоит им договориться, как следующие двое уже вцепились друг другу в глотки. И всегда из-за грязной посуды. «Ты никогда не убираешь посуду! Ты не помог мне с посудой!» Я думаю, этот вопль несется сейчас по всей вселенной.
Мы сидели в изоляции в Москве, а выставка AES+F ездила по Китаю. Съемки в павильонах с большим количеством моделей стали невозможны — и мы вернулись к живописи, с которой когда-то начинали. Насколько я понимаю, многие видеохудожники с этим столкнулись,— это такое возвращение в очень традиционное для художника состояние: вот он в своей студии, перед ним есть холст, идеи, краски.
Эпидемия не несла нам новых культурных событий, и вся культура вдруг оказалась в прошлом. Мы думали, например, что глубокомысленное кино 60-х больше не актуально, а оказалось, что у нас просто не было времени и терпения воспринимать его.
Я ни на полсекундочки не верю в заявления в духе «мир никогда не будет прежним». Наоборот, все останется в точности как было. После карантина мы не проснемся в новом мире; все будет так же и еще хуже.
Хотелось бы рассказать, как все это время сто наших помощников каждое утро плавали в ледяных водах залива Пеконик, чтобы повысить иммунитет, готовили экзотические блюда и обменивались вдохновляющими идеями. Но увы. Наш единственный помощник все время натягивал холсты на подрамники и перевешивал картины, над которыми работал Илья, то повыше, то пониже — Илья больше не может пользоваться лестницей. Да, еще он постоянно рассказывал всякие ужасы про вирус.
Никогда в жизни у меня не было животных. Сейчас я живу на даче у друзей, и у меня появились кошка Дуся и собака Ася. И это оказалось настолько интересно, что я думаю, не сменить ли мне профессию на зоопсихолога или вообще на что угодно, связанное с собаками и кошками. Там такой мощный мир, и он не надоедает. В отличие от кино.
Пусть моя мама увидит моего сына. Это главное, о чем я все время думаю: пусть мама увидит моего сына. Я ведь очень неприхотливый человек: все время ношу одну и ту же одежду, стараюсь не покидать дом без крайней нужды и ем только разные пюре. Так что жизнь в целом не изменилась. Но я все время думал, какая будет радость, когда мама сможет увидеть моего нового ребенка.
Я в огород ударился. Посмотрел какое-то видео, где чувак рассуждал про огурцы, и посадил. Один сорт назывался «китайские палочки», а второй — белый какой-то. Белоплодные у меня не очень вышли, а вот «китайские палочки» очень порадовали — такие красивые, длинные и на вкус просто бесподобные.
Я копирую весь карантин одну картину Караваджо, единственный его натюрморт «Корзина с фруктами». При этом я не то чтобы какой-то художник, я вообще практически не умею рисовать. Вот это действительно удивительная штука.
Это предвестник больших событий. Это чума, но библейская ли — сигнал людям, чтобы они покаялись в своих проступках? Может, мы накануне гибели. В любом случае можно относиться к вирусу по-разному. Я думаю, нужно просто позволить ему идти своим чередом.
Для художников в изоляции есть свои плюсы. И вообще, для многих людей изоляция — это возможность пересмотреть многие вещи, убрать из жизни старое и увидеть новые перспективы. Я думаю, что после тяжелых времен начнется интересная движуха.
Я перебрал то, что годами лежало нетронутым, и отдал себе отчет в том, сколько я не успел сделать и, наверное, уже никогда не сделаю. Вот, когда-то мы начинали работу над томом о незавершенных фильмах Эйзенштейна, но тогда подоспел Музей кино — и я это дело оставил. А сейчас вернулся и понял, что «незавершенный Эйзенштейн» актуален и сегодня, но совсем не так, как в 1980-е. Я, конечно, не успею все это обработать, но хотя бы смогу рассказать тем, кому смогу эту работу передать: ребята, Эйзенштейн был не настолько безумен!
Большинство моих друзей, как и я, проводили это время в одиночестве. Поэтому мы часто играли в нарды онлайн и обсуждали разное в скайпе. А еще мы придумали внутренний арт-проект: каждый день мы находили и отправляли друг другу фото, которые сочли вдохновляющими. И почему-то со временем эти фото стали прямо экстремально эротичными. Думаю, мы все переживаем синдром одинокой постели.
Люди ведут себя в стрессовых ситуациях по нескольким сценариям — в зависимости от бэкграунда. В детстве я пережила гражданскую войну. Тогда в одну ночь исчезли продукты и вода. Мама набирала воду в городском фонтане, а папа ходил на охоту. В самую голодную неделю наш подъезд ел медведя. И вот теперь я попросила мужа спасти нас всех и закупиться необходимым. Он пришел с бутылкой подсолнечного масла, двумя пачками макарон и тремя литрами молока. Я, видимо, ожидала, что он притащит медведя.
Как мы это пережили // Спецномер Weekend
Этот номер Weekend посвящен тому, как изменилась жизнь за последний год. Коронавирус лишил нас привычного образа жизни, любимых развлечений и важных людей, но этот номер не о том, чего не стало, а о том, что появилось. О том, как на смену знакомым формам жизни приходили новые и как мы к ним приспосабливались. Это не подведение итогов, а попытка разглядеть, как сквозь пустоту карантина и изоляции прорастала жизнь — и проросла