Жизнь на фоне

«Chernobyl» для большинства 20-летних жителей постсоветских республик — название нашумевшего американского сериала. Для их родителей — трагедия перед распадом огромной страны. Для меня — надпись с дорожной сумки, на которой я 10-летняя сидела в миланском аэропорту в 2005-м. Рядом были еще пара десятков таких же детей на таких же сумках. Мы ждали рейса в Белоруссию и искренне не понимали, почему проходящие мимо итальянцы с нескрываемым любопытством поглядывали в нашу сторону.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Ганна Курак, Брестская область

Нас так и называли — «дети Чернобыля», или проще — «чернобыльцы». Хотя родились мы спустя 9 лет после катастрофы в паре сотен километров от атомной электростанции. Впрочем, время и расстояния для радиации ничего не значат. Она как накрыла нашу деревушку в 1986-м, так никуда и не делась. Поэтому в школе детей до сих пор кормят бесплатными обедами и раз в год отправляют на оздоровление в отечественный санаторий, а если повезет, то можно и в Европу на целый месяц съездить. «Везение», конечно, относительное. За деревней у дороги стоит знак — три черных «лепестка» на желтом фоне. Все знают, что за него лучше не соваться.

Что такое СИЧ

Дома никогда не вспоминали 86-й и не вели философских бесед о радиации. Есть и есть. Что тут непонятного? У нас даже первоклашки скажут, что случилось 26 апреля. И не потому, что родители просветили: к этой дате районный отдел МЧС неизменно устраивает среди школьников конкурсы на лучшие стихи и рисунок о трагедии на Чернобыльской АЭС. Пустые покосившиеся дома, лес со знаками радиоактивной опасности и ликвидаторы в противогазах — мы про аварию знаем не больше, чем остальные, и видим ее через набор банальных картинок. Хоть и напрямую до сих пор ощущаем последствия.

Например, медкомиссию на загрязненных территориях невозможно пройти без посещения кабинета с загадочным названием СИЧ. Спроси у народа в очереди перед обследованием, что означают эти буквы, ответят единицы. Но то, что без СИЧа главврач справку не подпишет, знает каждый. Счетчик излучений человека (отсюда и аббревиатура) меряет уровень радиоактивности в теле. Признаться, мы долгие годы думали, что серое кресло в полиэтилене (это и есть СИЧ) сломано. Кто бы в него ни садился, результат всегда был одинаковый. Но пару лет назад после обследования у матери неожиданно спросили, что она ела накануне. Счетчик зафиксировал скачок радиации в организме. Так баночка консервированных опят убедила семью в том, что СИЧ — не такая уж и бесполезная штука.

Воспоминания фотографа Александра Ведерникова, работавшего физиком на ЧАЭС

Что касается самих грибов, которые, как известно, способны накапливать лошадиные дозы радиации по сравнению с той же картошкой, то есть мы их не перестали. Сколько себя помню, на столе всегда были жареные боровики, суп с лисичками и тушеная капуста с подберезовиками. Да, пару-тройку лет после аварии даже самые заядлые грибники отсиживались дома. Но потом деревенская натура взяла верх, и народ вернулся в леса. Там уж как кому повезет: все знают, что радиация осела не равномерно, а мозаично. На опушке зашкаливает, отойдешь на сто метров — чисто. Поход за грибами чем-то напоминает русскую рулетку — дозиметр с собой никто не носит.

Еще одна яркая страница из жизни людей в наших краях — «удостоверение чернобыльца». Молодые люди получают его вместе с аттестатом зрелости, выпускаясь из школы. Это маленькая карточка с фото, которая подтверждает проживание на загрязненных территориях, но главное — дает первоочередное право заселения в студенческие общежития, мест в которых катастрофически не хватает. В Минске, где сосредоточены главные вузы страны, жилищный вопрос стоит особенно остро. Поэтому столичные студенты между собой шутят: чтобы заселиться в общагу, нужно быть инвалидом, сиротой или «чернобыльцем». Только иногда правды в этом гораздо больше, чем юмора.

После выхода американского сериала об аварии на ЧАЭС друзья-знакомые из-за границы, зная о моем «чернобыльском происхождении», задавали лишь один вопрос: «Ну как тебе?» А мне и моим близким «никак». Ведь нас там не было, для нас Чернобыль начался позже. Если о роковых днях той весны спросить у белорусов, которые 33 года живут в радиации, они, как один, начнут с фразы: «Стояла чудесная погода…» Дальше пойдут воспоминания о «речке, даче, футболе во дворе и первомайских демонстрациях». Люди жили и продолжают жить, как и до трагедии.

Бабушка — одна из немногих, чей рассказ выбивается из общей канвы. Она почти 40 лет работала метеорологом, а в последних числах апреля 86-го как раз находилась на смене: «Полдня с коллегой загорали, а к обеду услышали, что телефон разрывается. Звонили из начальства, требовали дать показания по радиации в почве. Глянули на дозиметр — цифра подскочила. Сверху приказали проверять показания каждые полчаса и помалкивать. А что кому могли сказать рядовые метеорологи из глубинки? Мы и про Чернобыль тот никогда не слышали, не то что про аварию на нем». Но даже это знание не сильно изменило ее жизнь: она продолжала ходить на работу, гулять с детьми на улице и по вечерам копаться в огороде.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Любопытно, что за помощью к мировому сообществу Белоруссия как полноправный член ООН обратилась только спустя четыре года после трагедии. Получила. Матери — она тогда в школе училась — запомнился странный сухпаек, который выдавали в столовой: итальянские витамины, палка немецкой колбасы и пакеты концентрированного супа с шампиньонами. Тогда же ребятня из полесской глуши впервые увидала красную и черную икру. Дефицитные апельсины, бананы, гранаты, хурму — все это выдавали даже не поштучно, а килограммами на человека. Школьники искренне радовались внезапно привалившему «счастью», не задумываясь о цене, которую за него заплатили.

Приведу лишь одну цифру: в Гомельской и Брестской областях заболеваемость раком щитовидной железы среди детей выросла в 33,6 раза по сравнению с доаварийным периодом. Дополню фактом: в нашей деревне добрая часть ровесников мамы (им на момент взрыва было 10 лет) живет без щитовидки.

Взрослые, которым пришлось обивать пороги больниц и поликлиник, чтобы спасти своих внезапно заболевших детей, к материальной поддержке относились иначе. «Гробовые» — так они называли денежные компенсации, которые выплачивали в первые несколько лет после аварии.

Зона освоения

В ХХ веке белорусы хоронили свои села дважды. Сначала во время Великой Отечественной больше 9 тысяч населенных пунктов горели в огне немецко-фашистских оккупантов. А в 1986-м еще сотню деревень поглотило невидимое пламя радиации. И если в первом случае оставались хотя бы пепелища, то во втором — абсолютная пустота. Как такое возможно?

Народ эвакуировали, а дома закопали, как будто и не было их никогда. Так вместо лесов, сел и плодородных полей на юге республики образовалась мертвая зона размером в 200 тысяч гектаров.

Официальное название белого пятна — Полесский радиационно-экологический заповедник. Согласно документам, здесь сконцентрировано около трети выпавшего на территорию Белоруссии радиоактивного цезия, более 70 процентов стронция и 97 процентов плутония. Но самая большая опасность — америций, его активность уже выросла вдвое и будет продолжать расти до 2060-го.

— Радиация никуда не делась и в обозримом будущем не денется. Поэтому есть только два варианта действий — уехать подальше или научиться с ней жить. Ехать нам особо некуда, страна небольшая,— у директора заповедника Михаила Рубащенко взгляд на ситуацию реалистичный.— Ученые — наши и зарубежные — десятилетиями занимаются исследованиями загрязненных территорий, а мы, опираясь на их работы, постепенно осваиваем некогда брошенные земли. Крошечными, но безопасными шагами. С 1998-го заготавливаем древесину по особым технологиям. С 2005-го разводим племенных лошадей. Не так давно у нас появилась пасека. У меда все показатели в норме, но на продажу его все равно не вывозим. Свои же люди в прошлом году три тонны люди разобрали до наступления зимы. Потому что знают: его тут с водой никто не бодяжил.

Особая гордость работников заповедника — популяция зубров.

— В начале 90-х в качестве эксперимента привезли 17 особей из Беловежской пущи. Надо ведь было чем-то простор заполнять, когда человек ушел. Теперь их у нас больше 150. Красивые и свободные, но людей не боятся. Зимой приходят к кормушкам — хоть бери и рукой гладь! — не скрывает радости Рубащенко.

Еще одно чудо местной фауны — лошади Пржевальского. Вид, которого в белорусской природе вообще никогда не существовало: «Пришли с Украины. Не гнать же их теперь обратно?» Эмиграция лошадок — история закономерная, учитывая огромный турпоток в украинскую часть зоны. У белорусов с этим делом строже: до декабря прошлого года вообще никого в заповедник не пускали. Сейчас предлагают экскурсии, но они совсем не похожи на соседские. Никаких постапокалиптичных пейзажей, вышибающих слезу! Только животные-краснокнижники, девственные леса и полное единение с природой. Типичная Белоруссия, если не считать того, что в любой момент у туриста может запищать дозиметр в кармане.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Всего в паре километров от закрытой территории находятся три небольших городка — Брагин, Наровля и Хойники. В последнем даже налажено производство молочной продукции и сыров. «Это законно и безопасно,— уверяют местные и для убедительности добавляют:— Наши сыры даже в Европу на экспорт идут».

Вообще, тема молока для хойникчан — болезненная. Аккурат перед аварией в городе установили новенькое мощнейшее оборудование, здешний сырный комбинат должен был стать одним из самых крупных в Союзе. В итоге вместо российского и гауды пришлось замешивать казеиновый клей — предприятие перепрофилировали. В новом тысячелетии молоко на комбинат все-таки вернулось, пусть и работать с ним теперь дороже и сложнее. Справедливости ради стоит заметить, что пару лет назад в разгар «молочных войн» между Россией и Белоруссией предприятие из 12-тысячного городка Хойники было одно из немногих, кому Роскомнадзор дал зеленый свет. Молоко и сыры из «чистых» белорусских территорий тоннами возвращали домой, а к произведенному рядом с радиационным заповедником не было ни одной претензии.

Когда пару лет назад местным жителям предложили выбрать бренд родного города, они единодушно проголосовали за «грибы по-хойникски». Звучит зловеще, но по иронии судьбы именно грибами Хойники прославились на весь Советский Союз за 9 лет до аварии.

Правда, не теми, что в лесу. Песочное печенье в виде боровичков было хитом ВДНХ. Автору лакомства дали звание заслуженного кондитера СССР, а заказы на местное райпо приходили даже из Москвы и Ленинграда. Сейчас знаменитые грибы растут в печках лишь по праздникам. Просто так сладость на прилавках больше не появляется.

В целом города, находящиеся у самой кромки зоны, практически ничем не отличаются от всех остальных. Есть пара-тройка небольших предприятий, Ленин на площади и грядки за домами в частном секторе. Единственное место, где трагедия наваливается на тебя со всех сторон,— Хойникский краеведческий музей. Потолок усыпан табличками с названиями «мертвых» деревень, со стен через деревянные оконные рамы поглядывают грустные черно-белые портреты переселенцев, а под стеклом лежат личные вещи героев-ликвидаторов, коих в здешних краях было немало. Находиться в музее непросто. С другой стороны, выходишь из него, встречаешь по дороге какую-нибудь улыбчивую девчушку, плетущуюся из школы домой, и понимаешь, что жизнь продолжается.

Эхо черной были

Ликвидация последствий аварии на Чернобыльской АЭС продолжается до сих пор. Курс на умалчивание реальной беды, взятый с самого начала, привел к тому, что обычные люди и сейчас не знают, что такое радиация и как от нее защищаться. Кроме того, «игра в молчанку» — благодатная почва для всевозможных мифов и небылиц.

Какие ошибки допустили создатели «Чернобыля»

Самые безобидные слухи — то, что на загрязненных территориях живут двухголовые лоси и ежики без иголок. Самые серьезные наговоры касаются строящейся Белорусской атомной электростанции. Уже бывший президент Литвы (ее президентский срок закончился 12 июля этого года) Даля Грибаускайте окрестила АЭС «угрожающим Европе геополитическим проектом России», требовала остановить возведение и в открытую призывала ЕС в будущем блокировать производимую там электроэнергию. Свою позицию литовский политик аргументировала «небезопасностью». В то же время международные эксперты подтвердили отсутствие рисков. Реакция Грибаускайте со стороны выглядит странной еще и потому, что Литва после остановки собственной Игналинской АЭС в 2009 году стала закупать электроэнергию в… Белоруссии! Поэтому в какой-то момент резкие высказывания в адрес соседей стали напоминать плевки в колодец, из которого все равно придется пить.

Пока белорусы стараются доказать общественности, что их атом будет безопасным, другие пострадавшие от Чернобыля планируют использовать его темную славу в целях заработка. Две недели назад украинский президент Владимир Зеленский заявил, что в скором времени зона отчуждения превратится в одну из точек роста страны. Глава страны пообещал создать «зеленый коридор» для туристов и «снять необоснованные ограничения и запреты».

— Чернобыль — уникальное место на планете, где природа возрождается после мировой техногенной катастрофы, где есть настоящий «город-призрак». Мы должны показать это место миру: ученым, экологам, историкам, туристам,— считает Зеленский.

Любопытно, что всего два года назад Кабинет министров Украины дал добро на строительство Централизованного хранилища отработанного ядерного топлива на территории все той же Чернобыльской зоны. Сейчас в стране трем из четырех действующих АЭС некуда девать отходы. При этом Украина занимает 5-е место в Европе и 10-е в мире по количеству энергетических реакторов, а на атомную энергетику приходится около 55 процентов выработки электричества в стране. Подрядчиком строительства хранилища еще в 2005-м была выбрана американская компания Holtec International, но по неизвестным причинам проект заморозили. Возобновили в 2015-м, когда Bank of America Merrill Lynch неожиданно решил помочь украинцам и выдал кредит в 250 млн долларов. Сооружение шло стахановскими темпами: на прошлой неделе стало известно, что на промышленной площадке Чернобыльской АЭС заработал завод по переработке жидких ядерных отходов.Будут ли туда возить отработанное топливо только с украинских АЭС или все же расширят географию сборов, пока неизвестно.

***

Кстати, та самая итальянская сумка оказалась на удивление прочной. Пользуюсь ей до сих пор. Реакция прохожих в аэропортах и на вокзалах на мой личный «Chernobyl» остается неизменной: смотрят, спрашивают. А теперь еще и пытаются выяснить «как мне» очередная телесериальная фантазия на тему трагедии, в которой до сих пор живут сотни тысяч людей…