4 октября президент России Владимир Путин приехал на форум «Российская энергетическая неделя» и на пленарном заседании сказал много нового. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников сообщает, что президент готов променять прогулки на телеге и даже на танке на Tesla Илона Маска; что о том, пойдет ли на новые президентские выборы, определится не позже конца ноября, пропустив вперед представителей партий да и, видимо, всех остальных кандидатов; и о своем разговоре с Ким Чен Иром, когда тот сказал, что у КНДР уже есть атомная бомба; и дополнительную правду про Дональда Трампа.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Перед входом в зал, где должно было состояться пленарное заседание, развернули инновационную выставку, которая должна была продемонстрировать, что у энергетики в России не просто большое будущее, а что и сама она, по крайней мере одной ногой уже, в этом будущем.
В этом смысле поражал воображение полутемный зал, где демонстрировались настоящие и будущие победы московского правительства, с достоверными, хоть и голографическими изображениями в основном неких геометрических фигур, подчас, впрочем, весьма замысловатых. Правда, и много текста было, и графиков, тоже голографических. Впрочем, графики не вызывали восторга: их и на бумаге невыносимо было хотя бы проглядеть, а тут они были настолько достоверные и динамичные, что просто в рот тебе лезли, и ты с ужасом начинал думать, что проглотишь вот-вот все это богатство.
Впрочем, оно производило тем не менее впечатление на посетителей. Вот подошла группа, которую терпеливо и даже не спеша возглавлял глава одного из российских регионов. Он со странной тревогой всматривался в наплывающие на него треугольники и тетраэдры, в которые наверняка был заложен практический смысл, а также пытался даже любоваться теми самыми графиками, пока, видимо, его зам не посмел сказать ему:
— Пойдем отсюда. Не нашего ума это дело…
И только тогда губернатор с облегчением вышел из помещения.
Но голограммы при этом настолько западали в сознание, а точнее, конечно, в подсознание, что, например, когда я вышел из этого же помещения и подошел к стенду «Россетей», то некоторое время, без шуток, люди за голубым стеклом, обсуждавшие, надеюсь, что-то жизненно важное или хотя бы просто жизненное, тоже казались мне законченными, хоть и не такими достоверными, как там, в зале московского правительства, голограммами.
А к жизни меня вернула девушка, которая позировала на фоне другого, центрального стенда «Россетей». Такая могла вернуть к жизни кого угодно. Она и не понимала, что ее фотографируют под время от времени вспыхивающими надписями, одна из которых вдруг стала гласить: «Планируемые мероприятия по улучшению показателей». Мне-то казалось, что в этой девушке никакие показатели улучшать не надо, ну просто ни один, но теперь уж все было по-другому. А точнее, выглядело.
Но больше всего меня удивили указатели на русском и на английском: «Молельная комната». Ничего подобного ни на одном из таких форумов я не видел (а ведь пройдено их, не побоюсь этого слова, тысячи…). Я даже решил, что это еще одна инновационная энергетическая разработка, часть выставки, а название… ну что название… хотели привлечь посетителей… привлекали как умели…
И я пошел по указателям и дошел до двери, на которой была изображена фигурка человека, который стоял на коленях перед полумесяцем. Да, это ни с чем нельзя было спутать: дверь вела в настоящую молельную комнату, причем далеко не православную.
Я с трепетом открыл дверь и попал в крохотное помещение, которое было до этого офисным. Теперь тут лежал молельный коврик, а также стоял пластиковый тазик и висело полотенце. Людей не было. Я попал не просто в другой мир, а в другое измерение. Это был не мой мир и не мое измерение. И я предпочел поскорее вернуться в свой мир, с голограммами, девушками на стенде вместо подиума, тесными коридорами, кишащими людьми, и заняло у меня это меньше минуты. И я не могу сказать, что сильно расстроился.
И тут я увидел стенд Владимирской области. А вернее, девушку и юношу на этом стенде. Они были одеты во все старославянское, причем это были модели «осень-зима», а не «весна-лето», то есть им, по моим представлениям, должно было быть жарко тут и потно.
Молодой человек подтвердил: «Да уж, не прохладно». Они представились: «Петр. Феврония. Святые». Они были приветливы и даже веселы. Я не понимал только одного: каким святым духом их занесло на эту выставку, на этот стенд. Они между тем рассказали мне, что на самом деле они тут нужны людям. И даже один человек из Венесуэлы час назад проходил мимо, и остановился, и заговорил. Спросил, кто они такие, чего тут стоят.
Я отдавал себе, между прочим, отчет, что вопросы-то были по делу. А они продолжали: тот, узнав, что они русские святые, изменился в лице, помолчал, а потом через переводчика попросил у них благословения. Разве они могли ему отказать? Осенили его.
Феврония сказала мне, что и она после этого спросила, кто этот божий человек. Я-то уже понимал: Петр и Феврония при жизни встретились с президентом Венесуэлы Николасом Мадуро. Так ведь оно и оказалось.
Организаторы между тем были озабочены тем, что президент Венесуэлы, у которого тут была содержательная часовая панельная дискуссия, а после нее никаких дел здесь не должно было случиться, не хотел уходить из Манежа, не встретив здесь Владимира Путина. Ему объясняли, что он скоро увидит президента России в Кремле, но он твердил, что должен принять участие в пленарном заседании, где будет российский президент. И все ведь шло к этому. И как ему было отказать? Он не понимал, что такое его поведение требует гигантских специальных усилий, невидимых миру слез, ведь все-таки Николас Мадуро работает президентом своей страны… Хорошо, что он вдруг передумал. Хотя кресло с табличкой в первом ряду ему все же, справедливости ради сказать, подготовили.
На стенде, где час назад позировала та самая девушка, уже все было готово для подведения итогов конкурса «МедиаТЭК». Тут должны были награждать журналистов, пишущих на темы энергетики… И на сцене уже стояли министр энергетики Александр Новак, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, гендиректор ТАСС Сергей Михайлов… И наградили. Я бы рассказал об этом подробней, но как, если я ничего не мог разглядеть из-за огромного количества неотраслевых журналистов, облепивших стенд…
Между тем уже должно было начинаться пленарное заседание. На сцене стояло несколько кресел. В общем, формат был обыкновенный, зарекомендовавший себя определенным образом: выступления, ответы на вопросы ведущего, которым должен быть какой-нибудь колкий американский журналист, а лучше — журналистка…
Но это был журналист, Джон Фрейер, заместитель главного редактора агентства Bloomberg. Между тем на сцене вместе с ним, кроме Владимира Путина, утопали в креслах очень уж серьезные люди: генеральный секретарь ОПЕК Мохаммед Баркиндо, генеральный секретарь Форума стран—экспортеров газа Сейед Мохаммад Хосейн Адели и гендиректор Международного агентства по возобновляемым источникам энергии IRENA Аднан З. Амин.
Первым по понятным причинам выступал президент России. Он, не откладывая, сказал, что человечеству в ближайшие годы потребуется на 30% энергии больше и что почти все это будут углеводороды. Все следующие три часа участвовавшие в дискуссии люди, сидящие на сцене, раз в пять-то минут повторяли, что больше надо будет и нефти, и газа… И только господин Амин старался не согласиться, но все более и более вяло…
Президент России с некоторым даже увлечением рассказывал, как много делает Россия, чтобы находить и разрабатывать новые месторождения, и без увлечения — о том, что о возобновляемых источниках тоже не забывает.
Джон Фрейер сразу стал пытать Владимира Путина, будут ли Россия и ОПЕК продлевать «эти ограничения по добыче, которые должны закончиться по договоренностям к концу марта».
— Вы рассматриваете возможность продления этих договоренностей за рамками марта?!
— Мы в конце 2016 года договорились о совместных действиях, снизили добычу,— не подтвердил и не опроверг ничего господин Путин.— Кстати говоря, все страны практически выполняют эти договоренности, на 103% вначале было выполнение. Россия взяла на себя обязательство сократить 300 тыс. баррелей в сутки, так мы и сделали. Мы полностью выполняем свои обязательства. Как вы сейчас правильно заметили, позднее договорились о продлении еще на девять месяцев, до марта 2018 года…
Он покорно продолжал рассказывать о том, что для него перестало быть неясным несколько лет назад:
— То, что мы сделали вместе с ОПЕК, считаю, идет на пользу всей мировой экономике. Будем ли мы продлевать эти договоренности или нет, будет зависеть от того, как будет складываться ситуация на мировом рынке. В принципе я такого не исключаю, но мы будем исходить из тех реалий, которые сложатся на март 2018 года.
Он, кажется, сказал все, что мог сказать вслух в такой ситуации. А не исключить в ней — считай что подтвердить.
— Но тем не менее мне кажется, что вы благоприятно смотрите на возможность продления за март (интересно, кстати, чего: в марте, к примеру, и президентские выборы в России.— А. К.), потому что, конечно же, конец марта не так далеко,— Джона Фрейера тоже нельзя было пока упрекнуть в том, что он делает что-то не так: в конце концов, он работал тут, на сцене, увы, журналистом.
— Я думаю, что это возможно,— Владимир Путин говорил про сделку об ограничениях добычи нефти.— Вы знаете, а вы знаете это очень хорошо, здесь важно быть очень осторожным в наших публичных заявлениях.
— Если позволите, еще один вопрос по этой теме я вам задам. Здесь присутствующие, конечно же, любят стабильность, и все операторы на рынках любят стабильность. И если, допустим, вы примете решение продлить ограничения по добыче, такого рода продление вы предполагаете до следующего года? — Роли тут, на сцене были расписаны, казалось, не очень разборчиво, допускали импровизацию, а Джон Фрейер мог позволить себе показаться зрителям в зале уже сразу надоевшим, и даже смертельно.
— Я ему говорю, что мы еще не знаем, будем продлять или нет, а он уже меня спрашивает, до какого времени мы продлим! — воскликнул президент России.— Вот когда мы решим, продлять (мог бы все-таки сказать и «продлевать».— А. К.) или нет, тогда мы и определим сроки. Но в целом, если говорить о возможном продлении, то, конечно, как минимум до конца 2018 года.
Ну кажется, уж совсем все сказал. Журналист мог начинать гордиться своей победой над президентом. Если только она не была от начала до конца запланированной этим президентом. А как же не была?
Джон Фрейер начал задавать вопросы партнерам Владимира Путина по сцене, и я вдруг с удивлением увидел, как разговор по крайней мере на час ушел туда, где одна за другой идут бесконечные конференции, на которых одни и те же люди задают другу одни и те же вопросы в уверенности, что получат одни и те же ответы, и все равно задают их, и ездят, и ездят на эти конференции, потому что это считается очень важным для выяснения истины, а она, как всегда, где-то посередине…
То есть этот разговор ушел, казалось, туда, откуда не возвращаются.
Но тут модератор опять стал задавать вопросы лично президенту России. Так, он спросил, не пришло ли время России начинать верстать планы на будущее после эры нефти и газа.
Господин Путин попросил разрешения вернуться к паре замечаний выступавших до него ораторов. Эти замечания казались просто даже риторическими. Так, господин Амин произнес, что на смену бензиновому автомобилю, конечно, приходит электрический: он может подзаряжаться в гараже от розетки, да и все. И разве эта мысль не является бесспорной?
Господин Путин предложил обратить внимание на то, что для того, чтобы подключиться к электрической сети, для этой сети надо выработать электроэнергию, а для этого нужен источник: «И на сегодняшний день это даже не нефть, а уголь». И предупредил, что эта проблема решится не раньше чем через 30 лет.
И тут оказалось, что с этим тоже вроде не поспоришь. Ни Джон Фрейер, ни Аднан З. Амин ничего не возразили. А значит, согласились. Российский президент пошел между тем дальше (может, именно потому, что никто тут с ним не спорил).
— Газомоторный двигатель в конечном счете является более экологичным в этом смысле! — воскликнул он.— Это более зеленая энергетика, чем электромобиль!
Тут притихший было модератор задал наконец вопрос, ответ на который стал хитом пленарного заседания: мог бы сесть Владимир Путин за руль Tesla Илона Маска.
— ?Почему нет? — пожал плечами российский президент.— Мы открыты, мы покупаем и продаем. Покупаем все, что нам полезно, и продаем все, что нам выгодно. Ничего здесь особенного нет. Что, вы думаете, мы будем ездить на телеге, что ли? Нет, мы уже на телеге не ездим.
Он сделал короткую паузу и закончил под хохот зала:
— Или на танках? Танки хорошие, правда.
По большому счету шутка до хита не дотягивала, но на общем фоне острот тут в этот день на роль хита, может, и правда годилась.
Пару раз модератор возвращался к теме приезда в Москву короля Саудовской Аравии. Он убеждал российского президента, что всегда Саудовская Аравия была и будет вечным союзником США, и не хотят ли Россией с помощью таких визитов просто попользоваться. А российский президент смеялся:
— Разве есть в мире что-то постоянное?! Да мы все учитываем… Но это же не значит, что у нас не должно быть отношений?..
Говорил Владимир Путин и в самом деле выстраданное:
— Вы можете верить, можете — нет, но наше преимущество заключается в том, что мы никогда не ведем двойной игры в отношениях с партнерами… Мы предсказуемы!
И тут важнее было не то, что он сказал, а то, что хотел сказать: про страны, которые не могут быть предсказуемыми, потому что всегда ведут двойную игру. То есть про США, конечно.
Некоторое время заняли ответы про Иран: выведет ли он войска из Сирии, «когда этот ужасный конфликт закончится»:
— Мы не можем указывать направление, в котором Иран должен идти.
А на вопрос, действительно ли Турция может сократить поставки нефти из Курдистана, чтобы наказать его, Владимир Путин вдруг ответил странно певуче:
— Не знаю… Этого я не знаю!..
Он фактически спел эту фразу.
Сначала российский президент уходил от ответов на вопросы про Дональда Трампа: «Вы американец, а не я, вам лучше видно…»
— Я полностью нейтрален! — неожиданно начинал гордиться собой модератор.
— Такое бывает? — переспрашивал его господин Путин.— Вы первый такой, кого я вижу.
Его все-таки в конце концов раззадорили все эти вопросы, и когда начались вопросы про КНДР, российский президент вдруг рассказал историю про то, как в 2001 году приезжал в КНДР и встречался «с отцом нынешнего президента Северной Кореи», тот еще тогда сказал Владимиру Путину, «что у них есть ядерная бомба».
Зал вздрогнул и зашумел. Тут чувствовалась долгоиграющая сенсация, свидетелем и едва ли не участником которой этот зал стал. А российский президент, казалось, не мог остановиться. Он добавил:
— И что изменилось?.. Теперь у них есть и водородная… Можно нанести обезоруживающий удар по Северной Корее? Можно! Достигнет ли он цели? Неизвестно. Никто не знает, что и где у них спрятано…
Надо, рассказывал Владимир Путин, разговаривать с КНДР, другого выхода нет… В конце концов, за все эти годы они свое ядерное оружие так ведь и не применили, то есть что-то понимают…
Оказалось, что все это российский президент рассказал и Дональду Трампу. (И как у них в те два часа столько всего уложилось? Все новые и новые подробности появляются… И кажется, далеко еще не все…) И выяснилось, что тот слушает…
Тут первый раз Джону Фрейеру на самом деле удалось срезать Владимира Путина. Модератор вспомнил, как только что американский президент сказал, что Северной Корее вообще нельзя дать никакого шанса.
— Вы уверены, что он вас слушает? — спросил Джон Фрейер Владимира Путина.
Вопрос был, на мой взгляд, интересней, чем ответ.
Постепенно российский президент начал все-таки, как и в случае с американской телеведущей Меган Келли на Петербургском экономическом форуме, терять интерес к модератору. Ответы становились все лаконичней. Было похоже, что он хочет просто отделаться от американца. И странно, что это случилось только к исходу третьего часа разговора.
А я время от времени с интересом поглядывал на коллег Владимира Путина по сцене. По-моему, они давно спали.
А модератор все еще настаивал:
— Было бы неплохо, если бы вы все рассказали…
— Нет, это было бы плохо…— отвечал господин Путин.
— Но все-таки, возвращаясь к Северной Корее…
Тут уж и зал потрясенно зашумел, а господин Путин вспомнил анекдот:
— Хотите анекдот про израильскую армию? Молодого солдата спрашивают: «Если на тебя идут, скажем, 20 террористов, что ты будешь делать?» — «Я возьму “Узи” и буду стрелять!» — «Молодец! А если на тебя идут танки?» — «Я возьму гранатомет и буду защищаться».— «Молодец, а если самолеты летят, и танки идут, и еще террористы наступают?..» Он говорит: «Господин генерал, а я что, один воюю в нашей армии?..» И я вас хотел спросить: я что, один разве здесь на этой панели выступаю?
Но и анекдот не очень помог: одному перестать задавать вопросы президенту России, а другим — проснуться. Тем более главный вопрос Джон Фрейер еще точно не задал, и я понимал, что все равно задаст. Конечно, задал. Именно этот вопрос, а вернее, ответ на него означал финал пленарной сессии, хотя она могла продолжаться еще сколько угодно: просто уже больше ничего интересно быть не могло.
— Решили ли вы, против кого будете баллотироваться? — спросил Джон Фрейер.
Вопрос был, конечно, странно сформулирован. Даже безнадежно. Устали все.
— Нет, я еще не решил не только, против кого я буду баллотироваться, я не решил, буду ли я баллотироваться вообще,— пожал плечами господин Путин.— По закону в конце ноября — начале декабря должна быть объявлена президентская кампания… Думаю, что к этому времени основные претенденты об этом скажут, публично объявят и обнародуют свои предвыборные программы…
Себя он вроде бы и не имел в виду.
А на самом деле дал всем понять: только после вас.
Но конечно.