"Я нахожусь в политической эмиграции, и у меня нет абсолютно никакого желания или интереса ехать в Россию. Особенно при товарище Путине",— заявил бывший генерал КГБ ОЛЕГ КАЛУГИН в интервью нью-йоркскому корреспонденту Ъ ВЛАДИМИРУ Ъ-КОЗЛОВСКОМУ.
— Каким образом вам вручили повестку?
— В пятницу вечером где-то около девяти позвонил сотрудник консульского отдела посольства России по фамилии Пукалов и сказал: "Надо срочно встретиться". Я спросил: "В связи с чем?" — "Ну, это,— говорит,— вопрос не телефонный". Я говорю: "Ну, если вас телефон служебный не устраивает, пойдите позвоните по телефону-автомату!" А он говорит: "Нет, дело не в этом". Я говорю: "Во-первых, сегодня уже поздно. Во-вторых, я не встречаюсь с незнакомыми людьми по неизвестным поводам. Скажите, о чем речь идет?" — "Не могу сказать!" — "Ну тогда мы с вами не встречаемся".— "Ну можно завтра?" — спросил он. "И завтра не могу, у меня другие планы (я уезжал за город). Я могу вас в понедельник принять, приходите к нам в контору". Дал ему адрес. Он согласился. Приходит в понедельник, представляется, вручает мне конверт, в котором находится эта повестка, и говорит: "Распишитесь". Я прочитал, расписался и спросил: "Ну чего от вас ожидать?" Он не ответил и ушел. Все быстро очень было.— Вы собираетесь явиться на допрос?
— Да что я, с ума сошел, что ли? Два года назад я написал открытое письмо товарищу Путину, который тогда, будучи избранным президентом, назвал меня предателем. Я написал: "Как же вы, человек с юридическим образованием, называете меня предателем без суда и следствия? Что, вы не знаете о презумпции невиновности?" И далее: "Если бы я пользовался такими же приемами, как вы, я бы мог вас назвать военным преступником и вором". А в конце написал: "Вы можете поздравить себя, господин Путин, что открываете новую страницу в истории российской политической эмиграции".
Все это уже было. В 1990 году прокуратура под нажимом КГБ возбудила против меня дело о разглашении государственной тайны. И я бы, наверное, сел в тюрьму, если бы меня не избрали тогда депутатом Верховного Совета СССР и я не получил бы тогда иммунитет. Но Горбачев тем не менее лишил меня попутно звания, наград и пенсии. Меня в солдаты разжаловали! Это было в июне 1990 года. Так что история повторяется. Но тогда это для меня была драма, а сейчас это, как в истории бывает, уже фарс. Ничего нового-то не произошло! Я уже 12 лет не работаю в КГБ. Никакой новой информацией о советских источниках я не располагаю, а о российских тем более. В Вашингтоне я встречаю иногда источники. Они на меня смотрят выжидательно, а я их не узнаю.
— Это бывшие советские шпионы?
— Да. Бывшие шпионы. А я их не узнаю! Они уже сейчас все пенсионеры... Мои приятели, причем российские, а не американские, говорят: "Надо было к чертовой матери всех их сдать! Потому что они, сволочи, работали на советский режим!" Ну а я отвечаю, что профессиональная этика не позволяет.
— То есть, по вашим словам, нет ни одного человека, которого вы бы сдали?
— Нет, абсолютно! О деле Трофимоффа (полковник армии США Джордж Трофимофф был приговорен в сентябре прошлого года к пожизненному заключению за шпионаж в пользу России.— Ъ): вначале его немцы арестовали, но потом завалили дело, у них срок давности кончился. ФБР пришлось заново все это восстанавливать, то есть запустить к нему якобы сотрудника КГБ, с которым Трофимофф возобновил связь, хотя жил на приличную пенсию ($70 тыс. в год). Но жадность фраера сгубила.
Когда его арестовали, я, естественно, прочитал в газетах. Но дело этим не кончилось. Где-то через два-три месяца после его ареста меня пригласили в министерство юстиции США. Говорят: "Вы знали такого-то?". Отвечаю: "А что?" — "У вас,— говорят,— в книге есть один абзац, что был такой военнослужащий в американской разведке, который работал в Западной Германии".— "Было дело, правильно". Спрашивают: "Это был Трофимофф?" Я говорю: "Ну, могу сказать, что это Трофимофф".— "Ну вот, тогда мы вас приглашаем выступить в качестве свидетеля на процессе".
— Вы охотно на это пошли?
— Я говорю: "Я не собираюсь выступать в качестве свидетеля".— "Почему?" Объясняю: "Во-первых, у вас есть материалы. Вы его и так уже поймали с поличным. Зачем я вам нужен? Во-вторых, с точки зрения моей репутации, что дороже денег, вы меня подставляете в глазах всех, начиная от моей жены, моих родственников, моих приятелей, коллег и моих врагов, которые только будут злорадствовать. Я уже не говорю даже об американских моих друзьях, которые могут сказать: вот, тоже мне, офицер разведки — сдает своих людей". И вот тогда мне эта дама, прокурорша, говорит: "Ну знаете, ваши личные сантименты нас не волнуют, это серьезное дело, вопрос государственной безопасности". Я говорю: "Вы рассуждаете абсолютно так же, как в свое время наши власти в Советском Союзе, что интересы государства превыше всего — и репутации, и прав".— "Ну, раз вы так рассуждаете, мы вам пришлем повестку и вы будете обязаны явиться давать показания под присягой". Я получил эту повестку, наверное, через неделю, и вынужден был ехать в Тампу. И вот 20 лет спустя я посмотрел на этого человека и сказал: "Да, это он. Я с ним встречался, встречался дважды, один раз в Австрии, один раз в Крыму, куда мы его вывозили на отдых тайком".
— Какое у вас было отношение к своим агентам?
— У меня было отношение в общем-то уважительное, потому что они рисковали жизнью и работали на нас. У меня в этом смысле было совершенно ровное отношение даже к людям, которые работали за деньги. Хотя, казалось бы, это другая категория, но, как нас учили в свое время в КГБ СССР, даже если человек работает за деньги, старайтесь его сделать другом, привлекайте его к себе, чтобы он из наемника превратился в вашего товарища по оружию. Потому что если вы ему платите деньги и этим ограничиваетесь, он найдет кого-нибудь другого, кто даст больше денег, и будет дело фуфло. Так что у меня всегда к ним было ровное, товарищеское, деловое отношение.
— Я слышал, вам также собираются инкриминировать интервью, где вы сказали, что оставшиеся в США в октябре 2000 года сотрудник ООН Сергей Третьяков и пропавший в Канаде дипломат Евгений Торопов работали в российской разведке.
— Я разгласил государственную тайну, да? Самое смешное — то, что если они сбежали на Запад как разведчики, то какая это государственная тайна? Тем более что все это я взял из газет, я не знал ни того, ни другого. А если это не так, значит, я просто ошибся, что делать.
— То есть вы не будете 28 числа на допросе?
— Я вообще не собирался туда ездить! Я нахожусь в политической эмиграции, и у меня нет абсолютно никакого желания ехать в Россию. Особенно при товарище Путине. Был бы еще кто другой, я бы поехал, и то в порядке визита, а не возвращения. Зачем мне возвращаться? Мне и тут хорошо.
— Перед родиной ваша совесть чиста?
— Советской родиной? Я чихал на советскую родину! А Россия — не как государство, а как земля, на которой я родился,— для меня это Родина, конечно.