Серия нападений и убийств в Германии — новая реальность, с которой столкнулась страна. Что она может противопоставить психопатам-одиночкам?
Площадка перед мюнхенским торговым центром после трагедии превратилась в мемориал
Фото: REUTERS/Arnd Wiegmann TPX IMAGES OF THE DAY , Reuters
"Мы пережили ужасный вечер и страшную ночь",— призналась канцлер Ангела Меркель в специальном видеообращении к народу. Правда, как это ни цинично и жутко звучит, народ, да и она сама с явным облегчением узнали, что убийство девяти человек, совершенное 22 июля в Мюнхене, не является терактом и уж тем более никак не связано с запрещенной в России исламистской бандой ИГ.
Понять реакцию немцев нетрудно, зная, что накануне, начиная с 18:30, в стране росла и крепла жуткая уверенность, что террор, который они видели в Ницце, Париже, Брюсселе, добрался и до них.
Все началось в 17:52, когда полиция получила сообщение, что в торговом центре (OEZ) в Мюнхене неизвестный открыл стрельбу, есть раненые. В 18:35 полиция через Twitter сообщает об этом СМИ. Но уже за несколько минут до этого в интернете появляются кадры, снятые случайными прохожими на смартфоны:
...человек неожиданно начинает стрелять по прохожим,
...люди выбегают из OEZ,
...десятки машин полиции и скорой помощи,
...полицейские в бронежилетах с автоматами куда-то бегут,
...слышны крики,
...кто-то кричит, что в OEZ три человека стреляли из автоматов, а сейчас уехали в город.
Полиция создает в гараже близ OEZ пресс-центр и на редкость четко и спокойно информирует журналистов обо всем, что узнает. На немецком, английском, французском и турецком языках полиция и телевидение повторяют слова свидетелей о "как минимум трех нападавших с автоматами", но предупреждают, что толком ничего не ясно. В Сети появляются кадры, на которых видны окровавленные тела и бегущие в страхе люди.
Через сутки выяснится, что это было снято где-то в Южной Африке год назад, но в 20 часов 22 июля в Германии все это вместе взятое создает и у народа, и у власти жуткое ощущение массового теракта и утраты контроля. После Парижа, Брюсселя, Ниццы все почти уверены, что действуют исламисты. Власти останавливают движение всего общественного транспорта в Мюнхене, даже такси, закрывают все вокзалы. Поступают сигналы о стрельбе в центре города. В больницах начинают готовиться к приему раненых. Из Бонна в Мюнхен вылетает антитеррористическое подразделение GSG-9, соседняя Австрия присылает своих спецназовцев и перекрывает дороги за границу. В 21:16 президент Обама выражает немцам поддержку и обещает всестороннюю помощь.
Примерно в 22 часа в Сети и на телевидении появляется поразительная видеозапись, сделанная смартфоном: житель дома, примыкающего к OEZ, видит с балкона человека с пистолетом и начинает на него кричать, обзывая при этом "чуркой" (переведем так нецензурные слова, которым обзывают турок). Тот в ответ орет, что он немец, местный, живет на социальную помощь и ненавидит "понаехавших". На этом он прекращает "интервью" и открывает огонь.
Еще через несколько минут преступник, будучи окружен полицией, застрелится, а поиски сообщников продолжатся еще несколько часов. В три часа ночи полиция сообщает, что убиты 9 человек, а преступник был один. Его зовут Давид (в интернете он называл себя Али, поэтому в материалах СМИ встречаются два имени). Ему 18 лет, по паспорту он и впрямь немец, родился в Мюнхене, но в семье эмигрантов из Ирана. Это все выяснилось без труда, поскольку отец, увидев первое видео по телевизору, все понял и прибежал в полицию.
"Почему убивают школьники"
Немцы называют преступления такого рода малайским словом Amok, которое означает внезапное буйное помешательство, акт необъяснимого безумия, немотивированную слепую ярость. В принципе, амок — это спонтанные действия, не осознаваемые человеком. Но немцы применяют это слово и для обозначения тех преступлений, которые необъяснимы для жертв и посторонних, но отнюдь не для исполнителя, поскольку он к этому долго и тщательно готовился.
Обычно позже выясняется, что совершивший амок был пациентом психиатров, часто впадал в депрессию, увлекался агрессивными компьютерными играми (чаще всего это Counterstrike), был нелюдим, странноват, его избегали. К Давиду этот диагноз применим без оговорок. К такому выводу пришли эксперты после первого же обследования его компьютера и анализа его контактов в интернете. Более того, у него нашли книгу "Амок в голове — почему убивают школьники", в которой известный американский психолог Петер Лангман разбирает причины наиболее известных преступлений такого рода в США. Была у Давида и подборка публикаций о двух наиболее известных преступлениях в Германии: убийство 16 человек в школе Эрфурта в 2002 году и убийство 15 человек в школе городка Винненден в 2009 году. Оба эти убийства совершили его ровесники. Для него они стали героями. Их имена он использовал в компьютерных играх. Он даже съездил в Винненден, сделал селфи в этой школе. Это шокирует. Человек едет на место чужого преступления, чтобы воодушевиться? Да, говорит криминолог Бритта Баненберг: "Такие люди действительно изучают опыт предшественников. Ведь они в общем-то все хотят одного: обратить на себя внимание, стать олицетворением слов "страх и ужас", "поярче инсценировать убийство"".
Сильнее всего его, похоже, возбуждало убийство 77 человек, совершенное норвежским расистом Брейвиком. Давид даже приурочил свой амок к пятой годовщине его преступлений. Причем купил для этого через "подпольный" интернет (зона интернета, недоступная для "непосвященных") такой же пистолет, какой был у Брейвика.
Странно, но в нем иранский подросток видел прежде всего героя, борющегося за чистоту нации, и потому в своем единственном в жизни "интервью" за несколько минут до смерти называет себя немцем. Случайно или нет, но почти все его жертвы — дети иммигрантов из разных стран.
Известного судебно-медицинского эксперта, психиатра Райнхарда Халлера такое проявление немецкого национализма, однако, не удивляет: "Он жил в своем — выдуманном — мире, у него были свои ценности, своя логика, свои герои. Примером для него был, например, и пилот Germanwings, устроивший весной прошлого года амок-катастрофу". Сразу после нее он начал готовить и свое преступление. Халлер обращает внимание и на место убийства. Почти все преступления такого рода, совершаемые школьниками, происходят в школе — это центр их мира. Ему они хотят отомстить.
Для мюнхенского Давида более ценной была закусочная "Макдоналдс" около OEZ. Шесть из девяти человек он убил там. Более того, он через соцсети приглашал своих знакомых в это заведение к 17 часам, обещая недорогое угощение. Пока, правда, неясно, что он имел в виду. Скорее всего, ничего хорошего, поскольку один из его псевдонимов в Сети — Hass (ненависть).
Психиатр Халлер, кстати, убежден, что и массовое убийство в Ницце — это скорее амок, акт мести, чем исламский теракт. В пользу этого опять же говорит место: роскошная набережная в гламурном городе. В глазах убийцы она была центром мира богатых и знатных, и другого способа отомстить этому миру у него не было. Он уничтожал символы мира, который ненавидел, говорит Халлер, который считает исламистскую подоплеку, скорее, второстепенной.
Что делать?
Как всегда после таких трагедий, в Германии вспыхнули дискуссии о причинах. Завязались ритуальные уже споры о доступности оружия, об опасности компьютерных игр, о страшной роли интернета. Естественно, как всегда, всплывают и предложения, близкие по сути к предложениям Яровой. Не исключено, что политики верят в эффективность того, что предлагают и говорят.
Но комментаторы и эксперты в Германии едины во мнении, что реально изменить ничего нельзя. Смешно пытаться запрещать компьютерные игры и фильмы в стране, не введя тотальный контроль за гражданами вроде того, что был в романе "1984".
Германия имеет самый строгий в Европе закон об оружии. Его за последние годы не раз ужесточали, вводили новые формы контроля, новые сроки наказания. Но оружие всегда можно было достать без особого труда и даже без "черного" интернета, если было очень нужно.
А главное, никто в стране не хочет и не будет отказываться от свободного доступа в интернет, и любые попытки властей усилить контроль за населением вызывают бурные протесты во всех слоях общества. Так было и в 70-е годы в разгар левого терроризма (РАФ), и после терактов 2001 года. Немцы пока не уверены, что ради безопасности нужно жертвовать своими личными правами и свободами. Но именно пока.
Новая реальность
С появлением в Германии миллиона с лишним беженцев из стран Азии и Африки безопасность страны оказалась под вопросом. Во всех административных структурах царит хаос, поскольку не хватает людей и нет однозначных политических установок. Особенно ярко это проявляется в больших городах, вроде Берлина. Линия федеральной власти не всегда совпадает с линией местных властей. Резко выросли и структурно оформляются группы националистов, а зачастую и неонацистов. Появилось множество непроверенных, неприкаянных и непредсказуемых людей. Их называют беженцами, но кто они и откуда, далеко не всегда понятно. И отношение к ним может меняться моментально.
В июле все это проявилось с небывалой четкостью. Достаточно присмотреться к четырем эксцессам, произошедшим в течение одной недели. Во вторник некий беженец нападает с топором и ножом на незнакомых людей (китайцев), оказавшихся с ним в одном вагоне электрички вблизи Вюрцбурга. Причина неизвестна. Один из пострадавших до сих пор находится в коме. Нападавший застрелен полицейским, случайно оказавшимся поблизости.
Общество еще не переварило это происшествие, как в пятницу происходит амок в Мюнхене. Через день — в воскресенье — в Ройтлингене сириец убивает ножом женщину и ранит несколько человек. Через несколько часов в Ансбахе другой сириец взрывает себя в людном месте, ранены 12 человек.
Эти трагедии имеют нечто общее: все убийцы психически неадекватны, а потому и эти преступления можно квалифицировать как амок. Тем более что в двух случаях явно преобладает желание отомстить немцам, которые оказались не такими, как хотелось этим беженцам.
Это прежде всего касается самоподрыва сирийца в Ансбахе. Человек пошел на это, когда понял, что убежища ему не дают, а выдворяют в Болгарию, через которую он попал в ФРГ. Можно предполагать, что причина отказа была чисто формальной, но процедура полностью соответствует нормам ЕС.
Как ни цинично, но если бы он остался в ФРГ, власти имели бы с ним только проблемы, ведь менее чем за год он несколько раз попадался на торговле наркотиками. После его гибели появились предположения, что его самоподрыв имел "исламистскую подоплеку", но доказательств этого пока не было. То, что ИГ причислило его "к своим", ничего не доказывает. Оно говорит всегда так.
Местью было и убийство в Ройтлингене сирийским беженцем польской женщины, которая его отвергла. Они хорошо знали друг друга, работали в одной закусочной и что-то не поделили, или что-то не так пошло. Он воспользовался длинным ножом для разделки мяса. То, что он потом эти ножом полоснул еще несколько человек, это уже чистой воды амок. В общем, любовная драма, нет даже признаков исламизма. Убийца жив, но пока невменяем. Что будет дальше — неясно. Проблема в том, что он очень агрессивен в принципе, вечно вступал в конфликт в одном общежитии, был переселен в другое, попадался за торговлю наркотиками и нанесение телесных повреждений. Но отправлять его на родину нельзя, поскольку там идет война.
Появилось множество непроверенных, неприкаянных и непредсказуемых людей. Их называют беженцами, но кто они и откуда, далеко не всегда понятно
Трудные подростки
Об огромной проблеме говорит дело о нападении беженца на пассажиров в поезде под Вюрцбургом. Поначалу было объявлено, что он афганец 17 лет, въехал в страну более года назад, недавно переехал из общежития в немецкую семью, которая взяла над ним как бы шефство. Вроде бы уже даже вполне интегрировался. Но вскоре стало ясно, что о нем вообще ничего не известно, поскольку он даже не был внесен в компьютерную систему учета. Его отпечатки пальцев не зафиксированы нигде, так что трудно искать в других частях Европы. Афганцем его считали с его слов, но кто-то предполагал и раньше, что он пакистанец. Это существенный момент: пакистанцам политубежище не дают. Ни в семье, ни в общежитии его не считали радикальным исламистом, но потом вдруг выяснилось, что он вступил в контакт с ИГ, запостил видео, где угрожает немцам ножом. Был он радикальным в момент приезда или стал таким здесь?
Проблема и в том, что ему было 17 лет и он въехал в Германию один, без родителей и родственников. И таких беспризорников в ФРГ за полгода появилось 18 тысяч. В шесть раз больше, чем год назад. Где они и что делают, неясно. С прошлого года остаются не рассмотренными 8 тысяч детских просьб об убежище. За 2016 год рассмотрены лишь 2899 просьб и почти все (89,2 процента) удовлетворены. Среди взрослых убежище получили в этом году лишь 60 процентов.
Объяснений росту числа беспризорных детей дается много. Вполне возможно, что дети прибыли и впрямь самостоятельно, или потерялись, или родители погибли. Есть предположения, что существуют контрабандисты, организующие завоз детей, чтобы позже вынудить власти разрешить воссоединение семей. Некоторые эксперты полагают, что родители или родственники детей тоже где-то в ЕС и даже в Германии, но предпочитают быть в стороне, зная, что дети без родителей имеют больше шансов на получение убежища. Но миграционная служба (BAMF) рассматривает просьбы детей не быстрее, чем остальные просьбы об убежище.
Быстрее не получается
BAMF ругают все. От нее требуют и ускорения проверки, и улучшения ее. По данным Еврокомиссии, 40 процентов иммигрантов, прибывших в Европу, не должны претендовать на статус беженца, поскольку являются выходцами из стран, где нет чрезвычайной ситуации. Однако "рассортировать" всех, кто добрался до ФРГ, власти по-прежнему не могут, поскольку должны соблюдать множество условий, сформулированных законодателем. Поэтому в BAMF скопилось почти полмиллиона не разобранных просьб об убежище. Еще 300-400 тысяч человек, хоть и находятся в стране, еще не подали прошений. В этом году BAMF ожидает более миллиона иммигрантов и планирует открыть во всех частях страны "приемные центры", где простые дела будут решать за 48 часов. Для этого нужно рассматривать по 6 тысяч дел в день. Сейчас удается пропустить лишь 2 тысячи в день. Несмотря на то что число сотрудников достигает 7 тысяч человек, нехватка людей сохраняется. Ведь в последние 6 лет приоритетной темой в ФРГ была экономия средств ради сокращения долгов. Поэтому было сильно сокращено финансирование всех силовых структур. К решению проблем миллионов беженцев реально никто не готовился.
Оценивая эту роковую неделю, один из итальянских комментаторов написал: судя по настроениям в обществе и проблемам, стоящим в повестке дня, Германия за год откатилась на 40 лет назад — в период, когда шла борьба с террористами РАФ.
Контекст
Удары без цели
На прошлой неделе жуткая история случилась в тихой Нормандии: во время службы в церкви был зарезан пожилой священник. Установлена личность убийцы — это 19-летний Адель Кермиш, гражданин Франции
Убитому им католическому священнику отцу Жаку Амелю в этом году исполнилось бы 86 лет. В сан он был посвящен еще 1958 году. Трудно представить себе — несколько поколений своих прихожан крестил, женил, отпевал, и их детей, их внуков. И вот такая поистине мученическая смерть прямо во время утренней мессы! Когда отец Жак отмечал "золотой юбилей" — 50 лет служения, ему советовали уйти на покой. Коллеги подтрунивали: "Жак, ты слишком много работаешь!" Он смеялся в ответ: "Да что вы! Где это вы видели, чтобы священник уходил на пенсию! Как служил, так и буду". Отказался.
С января 2015 года, когда произошел расстрел редакции "Шарли Эбдо", террористы, либо действительно связанные с ИГ (запрещенной в РФ организацией), либо провозгласившие приверженность ей, убили во Франции по крайней мере 235 человек. Это самое большое число жертв из всех европейских, всех западных стран. А большая часть преступлений совершена... гражданами Франции. Прогнозы строят один тревожнее другого: по оценкам, около тысячи французских граждан и резидентов, в основном североафриканского мусульманского происхождения, или побывали в Сирии, или пытались проникнуть туда, чтобы примкнуть к ИГ. У французов много разных мнений по поводу того, что происходит. Есть немало таких, кто винит во всем иммиграцию. Другие — мусульман. Третьи — силы правопорядка и правительство социалистов, президента. При этом в большинстве своем люди понимают, что на фоне событий на Ближнем Востоке, затянувшегося кризиса, кризиса с массовым наплывом беженцев в Европу какой-то выплеск должен был произойти. Вот и происходит?
Правительство упрекают в недостаточной твердости. Силы правопорядка — полицию, разведку — в неспособности идентифицировать, изолировать, нейтрализовать потенциально опасных экстремистов. Убийца священника был незадолго до преступления выпущен на свободу условно, носил электронный браслет и отмечался в комиссариате полиции. Но удар свой нанес утром, когда ему разрешался выход в город — браслет не сработал...
Упрек спецслужбам и правоохранителям отчасти справедлив. Но не стоит забывать и о том, что нынешние акты массового террора во Франции и Германии отличаются не только от традиционного политического терроризма с его "повесточной" направленностью, когда добиваются определенной цели. Это "новый терроризм" — без определенной цели, без организации, без возможности с уверенностью определить, где, как, кем и против кого будет нанесен следующий удар. Не приставишь же за каждым полицейского надзирателя, не поставишь на каждом углу охранника. Нормальная жизнь окажется парализованной...
И потом, нельзя же в каждом неблагополучном молодом человеке, все равно какой веры или этнической принадлежности, нельзя же сразу в таком видеть уже состоявшегося радикала. Каждый мелкий воришка или хулиган — это еще не обязательно потенциальный джихадист. Это чаще les miserables — отверженные, как у Гюго, когда каждая трудность, проблема в жизни может вызвать в голове соскок. У таких легко может случиться вывих психики, а оттуда до агрессии, насилия — один шаг. Это может быть и мгновенная радикализация, может быть и без всякой радикализации. Вот вам всем назло, живете благополучно, а у меня ничего не получается. Джихадизм потом легко подложить как объяснение, а ИГ возьмет "акцию" на себя в доказательство своего вездесущего влияния.
Важное отличие от атмосферы после "Шарли" и даже Парижа — растерянность и разъединенность. И недоверие к властям, президенту. Этим пользуются правые партии. До выборов президента и всеобщих парламентских остается меньше года, и карта исламистского терроризма вовсю разыгрывается в политических маневрах. Мажоритарная французская избирательная система так устроена, что это еще не означает неминуемого поражения крайне непопулярного президента и победы правых. Но уже можно уверенно говорить о том, что весь общественный дискурс в стране сдвинулся резко вправо. Войну с экстремизмом — реальным и просто в головах — это обещает долгую.