Мы встретились с Кристианом де Портзампарком в его парижской мастерской. Один из самых известных и уважаемых архитекторов Франции уже несколько раз проектировал здания для французского люксового холдинга LVMH. В 1999 году он открыл штаб-квартиру американского отделения LVMH в Нью-Йорке, а в 2011-м завершил долгий, многолетний проект винодельни Cheval Blanc в Сент-Эмильоне. Его новая работа — здание компании Dior в Сеуле, столице Южной Кореи.
Фото: Hasisi Park for Dior
Фото: Kyungsub Shin for Dior
Фото: Kyungsub Shin for Dior
Фото: Kyungsub Shin for Dior
Фото: Kyungsub Shin for Dior
— Удивительный у вас получился дом, он как будто состоит из двух частей. Простой черный объем и белый цветок, напоминающий лилию. Откуда появилась эта свободная форма?
— Я смотрел на уже существующую улицу. Она состоит из параллелепипедов. Как вписаться в шеренгу параллелепипедов? Выстроить еще один? Имеет ли это смысл? Вот магистраль, на которой расположено много модных марок. А потом мы подходим к перекрестку с маленькой улицей. Почему бы не поставить там нечто, что отметило бы начало улицы и выгодно отличило бы дом Dior?
— То есть вы вдели цветок в петлицу улицы?
— Может быть, и цветок, но я прежде всего думал о ткани. Кристиан Диор был архитектором, работавшим с тканью. Его мастера лепили объем вокруг манекена. Я помню свое посещение мастерских Dior, это произвело на меня большое впечатление. Единственная разница в том, что ткань все-таки висит, а не опирается на землю. Но поскольку наше здание стоит на земле, вы правы, можно подумать и о цветке. В конце концов, цветы — это тоже образ Диора. Но я не играл с метафорами, я делал архитектуру.
— Тем более что такие сложные формы недостаточно просто придумать. Их еще надо построить, сделать так, чтобы они держались, и так, чтобы не казались очередной архитектурной причудой.
— Да. Как построить — это всегда первый вопрос. Конструкция не может лгать, она рассчитана математически. Мы выбрали панели не из бетона, а из стеклопластика, из которого сейчас отливают корпуса судов. В Сеуле, между прочим, расположены большие корабельные верфи. Мы разделили оболочку на 11 сложных панелей, и их сопряжения я решил делать не декоративными, а показывающими узлы конструкции. Что касается художественной сложности, то здесь тоже надо быть по-хорошему расчетливым. Мне вовсе не хотелось превратить этот дом во что-то необыкновенное, странное, в то, что сначала всем нравится, а через три года надоедает и вызывает скуку и неприязнь. Есть странная алхимия в старом городе, дома срастаются между собой, поддерживают друг друга. Она начинает исчезать, потому что теперь все возможно, любые формы. Я часто спрашиваю себя, не придем ли мы в результате к тотальному хаосу. В здании Dior я надеялся этого избежать.
— Как проходила ваша работа с руководителями Dior?
— Они в ней активно участвовали. Когда свой первый макет я показал руководителю Dior Сидни Толедано и главе LVMH Бернару Арно, им все понравилось, но они попросили сделать более заметным вход и добавить витрины. Мы решили, что вход будет на углу. Это хорошая идея, правильная, она подчеркнула наш замысел. Я не в первый раз работаю с Бернаром Арно, и, с одной стороны, он всегда дает карт-бланш, а с другой — не отказывает в советах. Он высокого роста, но нагибается, чтобы посмотреть на макет с высоты пешехода, он пытается все разглядеть и понять. Есть множество больших патронов, которые не смотрят на макет внимательно, им неинтересно. Это их унижает. Они смотрят лениво и издалека. Манера Арно очень ободряет архитектора. Как и его готовность обсуждать проблемы. Если что-то не идет как следует, мы вместе находим решение.
— Есть ли что-то общее у архитектора и модельера, художника, режиссера?
— Архитектура имеет дело с реальностью. Мы можем гоняться за художественными эффектами, но наше искусство — это не только воображение. Оно материально. Архитектура точно так же соприкасается с нашими мыслями и чувствами, но она создается для нашего тела. Отчасти модельер делает то же самое. Он одевает человека, мы одеваем пространство для человека.
— В 1994 году вы были первым французом, получившем Притцкеровскую премию, архитектурный аналог Нобелевки. Что вы думаете о французской архитектуре?
— Мне кажется, что она чувствует себя неплохо. Архитектура никогда не исчезнет. Она вечна, как мода. Есть архитекторы, которые известны и в стране, и за ее пределами. Есть талантливая молодежь. Есть прекрасные градостроители. Для меня, например, размышление над городом и над городской тканью так же важно, как и объемное проектирование. Я думаю, у французской архитектуры есть все шансы сохранить такой же потенциал, как и у французской моды. Смотрите, мы уже работаем рука об руку.