Когда немногочисленный митинг (человек в лучшем случае сто; см. стр. 7) и неприметный концерт на Горбатом мосту у Белого дома закончились, собравшиеся там ветераны августа-91 потребовали продолжения банкета. Они настаивали, что праздник будет продолжаться всю ночь, что сейчас вот тут, на Горбатом, организуется наконец Гайд-парк, но похоже было вовсе не на Гайд-парк, а на Парк культуры имени Горького, на встречу ветеранов, которые сами еще при этом осознают сомнительность своей победы.
К пяти часам вечера вообще все закончилось, и стали демонтировать сцену. Какая-то пожилая женщина в стоптанных туфлях стояла с бумажной табличкой. На табличке был номер отряда защитников Белого дома — точно так же, как бывает на встречах ветеранов войны. Вот только к женщине за весь вечер так никто и не подошел.
К тому же скучающие милиционеры и случайные прохожие вовсе не глядели на ветеранов августа с той благодарностью, какая принята в отношении ветеранов войны. Автомобилисты так и вовсе плевались из окошек личного транспорта, поскольку им не разрешали поворачивать где хочется и где хочется парковаться.
Приходилось, стало быть, защитникам Белого дома доказывать свою полезность. Особо сплоченную группу в этом смысле представляли участники отряда "Россия". Легендарного отряда "Россия", как они сами про себя говорили. Бойцы этого отряда, все с ельцинскими орденами на груди, раз по десять здоровались друг с другом, выказывая бурную радость, обнимались, целовались и выпивали за свободу.
— А-а! здорово, вояка! С праздником! Давай выпьем и сфотографируемся!
Выпивали, фотографировались, расходились, бродили немного порознь по Горбатому мосту, потом опять обнимались:
— А-а! здорово, вояка! С праздником! Давай выпьем и сфотографируемся!
И так до десяти раз.
Особо из легендарного отряда выделялись два персонажа. Один из них, седой человек с крестиком в петлице, мрачно фланировал по мосту, а другой семенил следом и приговаривал:
— Петрович, вот ты скажи, я защищал Россию?
— Защищал,— мрачно констатировал Петрович.
— А ты россиянин, Петрович?
— Россиянин.
— Так, значит, я и тебя защищал, а ты не хочешь со мной даже и выпить, хоть я тебя защищал.
Этот диалог тоже повторился раз двадцать.
Среди защитников демократии ходили еще совсем молоденькие девушки в майках с надписью "Кока-Кола" и всем предлагали "бодрящую и освежающую кока-колу", правда, теплую.
Для девушек, которым в 1991-м было лет в лучшем случае десять, этот день явно не стал никаким праздником, а был просто не слишком приятной — ввиду неплатежеспособности публики — работой.
Те люди, которым в 1991-м было лет по двадцать, не пришли. Они тогда у стен Белого дома завоевали свободу и теперь, в погожий воскресный день, пользовались плодами завоеванного. Сидели на даче, например. Или давились в пробке по дороге на авиасалон в Жуковском (см. на этой же стр.). Или просто, как говорится, отдыхали в расплодившихся за десять лет свободы кафе.
Пришли только старики, которым совсем уже понятно, что три августовских дня 1991-го были самыми лучшими днями в их жизни и больше ничего подобного уже не случится.
Они притащили на Горбатый мост маленький динамик и стали говорить. Один говорил, что десять лет назад он пришел сюда, к стенам Белого дома, и защитил демократию.
— К стенам я пришел, а не к забору. Мне не стыдно, что я пришел к стенам, а вот тому, кто теперь построил забор, должно быть стыдно,— тут оратор по биохимическим причинам сбился, покачнулся, чуть не упал и продолжил:-- Пока мы едины, мы непобедимы.
Дальше микрофон перекочевал к старушке в соломенной шляпе. Старушка сказала, что Янаев все врет.
Полсотни слушателей, конечно, и так понимали, что Янаев все врет, но внимали старушке благодарно. Она рассказала, что тогда, десять лет назад, очень испугалась на Манежной площади, когда услышала шум моторов, обернулась и увидела, что на нее едут целых два бэтээра. Что сразу побежала бэтээрам наперерез, но страшные машины остановились задолго до того, как старушка до них добежала.
— Я разговаривала с этими мальчиками. Они говорили, что в Москве погромы, которые устраивают студенты, не желающие идти в армию. Еще они говорили, что если им прикажут стрелять в меня, то они выстрелят. Так что Янаев все врет. Он хотел крови. Это мы не дали ему крови. Мы отстояли свободу.
— Ура! — закричал защитник России, намеревавшийся выпить с защищенным россиянином Петровичем.
А россиянин Петрович, воспользовавшись моментом, сбежал.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН