Лишь пару раз на протяжении фильма, когда лицо карманника-босяка с дореволюционным стажем озаряет хитрованская улыбка, в худощавом уркагане угадывается будущий пастух-музыкант Костя Потехин. Нет, сам-то Леонид Утесов — уже безусловный "хозяин" своего обаяния. Другое дело, что режиссеру Борису Светлову — также с дореволюционным стажем — на это обаяние ровным счетом наплевать. У него другая сверхзадача: снять, если называть вещи своими именами, халтуру, спекулирующую на повальной моде на воровскую романтику и вместе с тем топорно верноподданническую. Сначала Спирька угорает на хазе в окружении марух — Шурки Козырек и Муньки Свищ. А потом бежит за кордон, где, переквалифицировавшись в "фон Шпандыря", а затем — в "графа де ла Шпандырь", продает свои таланты империалистическим разведкам. Но даже перевоплощения вора-провокатора то в бородатого, обмотанного пулеметными лентами "советского шпиона", то в забинтованного "рабочего-меньшевика, жертву ГПУ", Светлов не обыгрывает, а просто обозначает.
