21 апреля в Берлине, не дожив месяца до пятидесятилетия, умер Бахтиер (Бахтик) Худойназаров, некогда таджикский, а потом даже не европейский, а вселенский режиссер.
Фото: ТАСС
Из всего поколения 1991 года, успевшего дебютировать пусть уже и во вполне условном, но еще Советском Союзе, в высший эшелон мировой режиссуры удалось войти, не спекулируя ни на экзотизме, ни на постсоветских социально-политических горестях, лишь двоим — литовцу Шарунасу Бартасу и таджику Бахтиеру Худойназарову.
Первый же игровой полнометражный фильм Худойназарова, тревожный роуд-муви "Братан" (1991), стал фестивальным событием, второй — гениальный "Кош ба кош" (1993) — обозначил то, что неореалистическая поэтика стала стремительно тесна режиссеру. Он вроде бы и не поступился еще реалистической фактурой: эту неприхотливую любовную историю мог бы рассказать Франсуа Трюффо, родись он в патриархальной Азии. Но фон, на котором любили друг друга герои, придавал ей зловещую ирреальность. Этим фоном была братоубийственная резня, которую словно бы никто не замечал: Душанбе жил своей жизнью, а где-то на заднем плане по арыкам плыли трупы со связанными руками, и влюбленным, гуляющим по ночным улицам, приходилось периодически прятаться за деревья, избегая патрулей комендантского часа или трассирующих очередей ленивых БТР. Пожалуй, никто из современных режиссеров не воплотил бред гражданской войны так, как воплотил его Худойназаров в "Кош ба кош".
После "Лунного папы" (1999), самого звонкого фильма Худойназарова, общим местом стало сравнение его (словно сравнения могут что-либо объяснить про художника) с Эмиром Кустурицей. Ну да, оба они были магическими реалистами, оба пережили катастрофические гражданские войны у себя на родине, оба подчиняли экранную вселенную хаотической, цыганской, бесприютной гармонии. Но Худойназарову была категорически чужда истовость Кустурицы, его балканская витальность, в любой момент готовая вылиться в агрессию. Он был прежде всего (а это встречается гораздо реже, чем кажется) добрым режиссером, страдающим от злобы мира. И вообще удивительно добрым и милым человеком, большим и порой чуть-чуть капризным как ребенок.
Актерский ансамбль "Лунного папы" — истории, эксцентрично рассказанной от лица еще не рожденного ребенка героини,— Худойназаров собрал таким образом, что сами титры фильма читались как манифест. Экранная "семья" состояла из Чулпан Хаматовой, Николая Фоменко, звездного немца Морица Бляйбтроя, грузина Мераба Нинидзе и таджика Ато Мухамеджанова. К тому же фильм был совместным ребенком продюсерских фирм из восьми стран, включая Японию. Но космополитизм "Лунного папы" был ничуть не глобалистского толка. В том смысле что, объединяя усилия профессионалов из всех уголков планеты, режиссер если и руководствовался рыночными соображениями, то явно не в первую очередь. Он словно собирал "интернационал добрых людей", о котором некогда мечтал персонаж Исаака Бабеля.
Увы, такой интернационал был возможен только в вымышленном, экранном кишлаке Фар-Хор. Ну или в ленивом приморском городе из фильма "Шик" (2003), этаком обобщенном "городе детства, отрочества и юности". Юности не столько троицы экранных шалопаев, мечтающих о шикарном, как им кажется, костюмчике, сколько самого Худойназарова, безоговорочно считавшего себя советским человеком, и его поколения, из-под ног которого в буквальном смысле слова ушла родная почва. Не случайно последний его кинофильм "В ожидании моря" (2013) был о рыбаке, который, вернувшись в родные места после десятилетнего отсутствия, не находил ни своего дома, ни своего моря.