О чем перед смертью просил Сталина многолетний глава советского государства — Михаил Иванович Калинин? О том, чего хотел бы любой пожилой гражданин страны. Вопрос лишь в том, как всесоюзный староста аргументировал свою просьбу.
"Со дня смерти Ленина я твердо свою политику и поведение персонировал в лице т. Сталина"
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Из письма члена Президиума Верховного совета СССР М. И. Калинина в Политбюро ЦК ВКП(б) и И. В. Сталину, 1946 год
Болезнь и ожидание смерти не притупили моего интереса к судьбам нашей страны, в особенности на ближайшее будущее. Главным элементом ее обеспечения (здесь и далее сохранена орфография автора.— "История"), по моему глубокому убеждению, является руководство т. Сталина.
Поэтому основной задачей Политбюро — это сделать все возможное для сохранения его здоровья, а т. Сталину в этом вопросе необходимо подчиняться решениям Политбюро.
К вопросам личного порядка.
Хотя отношение к оппозиционным группам является уже исторической давностью, все же во избежание ложных кривотолков в будущем должен сказать, что за все время борьбы никто из оппозиционеров не только не делал какие-либо предложения, но даже намеков какой-либо вражды или критики к линии партии. Это кажется удивительным, ибо с некоторыми у меня были хорошие личные отношения, например с Чудовым — секретарем Ленинградского обкома. Затем моя некоторая внешняя обособленность от руководства не давала им повода к таким разговорам.
Но вопреки вышеприведенной обстановки очень старательно меня дискредитировали как в области работоспособности в проделках Яковлева (нарком земледелия СССР.— "История"), так косвенными намеками якобы моей близости к оппозиции, где много потрудился Ягода. Я ни на один из присылаемых документов в Политбюро не делал опровержения или возражения. Считал такие возражения нецелесообразными и унизительными для себя.
Теперь, на пороге смерти, продумал из прошлого один факт, которому, признаться, не придавал раньше значения. Вероятно, это было на первом году после смерти Владимира Ильича Ленина. На одном из заседаний Политбюро произошел очередной конфликт с Троцким. После заседания Бухарин пригласил меня к себе на квартиру посмотреть на его охотничий зверинец. При демонстрировании различных птиц и зверьков он как бы вскользь спросил меня, а как бы я отнесся к руководству без т. Сталина. Я ответил, что я не мыслю такое руководство и для меня всякая комбинация без т. Сталина неприемлема. Разговор опять перешел, политические темы не поднимались, и я вскоре ушел. Я и тогда понимал, что был зондаж, но не придал ему значения, думая, что Бухарин просто хочет знать мое настроение. Теперь я думаю, он исполнял поручение какой-то группы. Если это предположение правильно, то будут понятны специфические по отношению меня приемы оппозиции всех оттенков.
Со дня смерти Ленина я твердо свою политику и поведение персонировал в лице т. Сталина. Не личные отношения или мотивы меня толкали к этому, а глубокое убеждение, что только он справится с трудностями как государственного, так и партийного порядка. Всего больше я опасался, даже боялся Зиновьева, Каменева, руководство которых я считал для страны гибельным. Других претендентов я не считал серьезными. Из этого положения вытекала вся моя политика и поведение в последующем.
Моя просьба к т. Сталину и Политбюро. Я условился с сестрой, что двух моих маленьких иждивенцев на трудовую пенсию, которую она получает, ей их не прокормить. Поэтому прошу дать ей персональную пенсию и прибавить одну комнату, ибо в одной комнате с ребятами слишком ей будет жить трудно.
Второе. Если будет назначаться комиссия по моему архиву, то от семьи назначить Свечникову Наталью Дмитриевну, она к архиву ближе, чем кто-либо из семьи.