В отделе личных коллекций Пушкинского музея открылась большая выставка Александра Родченко и Варвары Степановой. Эти художники не из тех, кого в Москве редко увидишь. Тем не менее большая внятная выставка, на которой представлены все многообразные грани их работы,— событие
Фото: Архив А. Родченко и В. Степановой / ГМИИ им. А.С. Пушкина
Фото: ©Архив А. Родченко и В. Степановой / ГМИИ им. А.С. Пушкина, 2014
Фото: Архив А. Родченко и В. Степановой / ГМИИ им. А.С. Пушкина
Фото: Архив А. Родченко и В. Степановой / ГМИИ им. А.С. Пушкина
Выставка эта носит чуть кокетливый заголовок "В гостях у Родченко и Степановой". Действительно, тут все начинается с мастерской, с личных вещей, с таблички на доме. Постоянно возникают трогательные фотографии Степановой и Родченко — друг друга или парные. Атмосфера семейственности в этой истории про двух конструкторов сохраняется, даже когда речь идет об абстракции или о рекламе. Это как-то сбивает с немного утомившего героического нарратива об организации новой жизни.
Еще стоит заметить, что выставка эта очень хорошо сделана. Такое с экспозициями авангарда бывает нечасто. Современные заигрывания с конструктивистской эстетикой (даже видеореконструкции выставок) ненавязчивы и умны. Нет ни лишнего пафоса, ни раздражающего мельтешения. Делал ее в большой степени Александр Лаврентьев, внук Родченко и Степановой, их главный исследователь, реконструктор утерянных работ. И в целом выставка следует маршрутом лаврентьевской книги о деде, так что особых сюрпризов тут тоже нет. Особенно поначалу.
Обложки ЛЕФа, рекламные плакаты, узоры тканей, модели прозодежды, костюмы для мейерхольдовских спектаклей, интерьер рабочего клуба для парижской выставки 1925 года, учебные упражнения, разработанные для Инхука, канонические фотографии (Маяковский с собачкой, Шуховская башня, старая мать с очками, сливающиеся в массу юные спортивные тела). Все это переходит с выставки на выставку. И — когда собрано вместе в большом количестве — чуть-чуть скучно. И все же — невероятно приятно.
Во всем, что делали Родченко со Степановой, вдруг высвечивается отчетливо гедонистическое чувство, наслаждение не то чтобы самой вещью, но ее формой
Это "приятно" тут важно. Ходя по залам тут, забываешь затверженные формулы о том, что конструктивизм — это про аскетизм, про полезность, рациональность. Про форму без излишков, нужную новому обществу. Во всем, что делали Родченко со Степановой, да и вообще люди их круга, вдруг высвечивается отчетливо гедонистическое чувство. Конечно, это, скажем так, не буржуазный гедонизм. Это наслаждение не то чтобы самой вещью, но ее формой. Наслаждение возможностью быта. Удовольствия тут едва ли не больше, чем рациональности.
Здесь же, может быть, еще одна точка расхождения конструктивистов с Малевичем — не только в излишней философичности последнего, не только в том, что он не удовлетворяется наличной реальностью, но еще и во всегда остающейся страдательности супрематизма, его недовольстве готовым миром. Родченко и Степанова довольны. Причем не только в костюмах, чайниках, табуретках, красивых книжках и обертках для карамели.
Александр Родченко. "Беспредметная композиция N 50", 1918 год
Фото: Архив А. Родченко и В. Степановой / ГМИИ им. А.С. Пушкина
На втором этаже — живопись. Ее можно увидеть гораздо реже, и это пусть менее революционная, но, безусловно, более интересная часть выставки. Среди прочего родченковский триптих "Чистые цвета" 1921 года — во многом ответ малевичевским квадратам. Но здесь — абсолютная редукция авангардистской веры, утопической энергии. В каком-то смысле редукция недовольства. Вместо этого — возможность наслаждаться живописной материей в ее самой простой чистой форме. Обладать искусством полностью, как телом и блюдцем.
Как известно Родченко со Степановой практически отказались от живописи к середине 20-х. Когда смотришь на последние до этого ухода картины Родченко, думаешь про него как про художника исчезнувшего. Это замечательные вещи, почти что лирический абстракционизм, будто бы спрятанная обратная сторона конструктивистской отчетливости. Возвращается к картине Родченко уже в конце 30-х, рисует печальных циркачей и какие-то текучие формы, совсем не конструктивистские, явно не предназначенные ни к преобразованию, ни к использованию в реальности. У него, позднего Родченко, больше ничего нет — общества, влияния, своей доли в будущем. Что остается? В чистом виде наслаждение формой, ловкостью геометрии. Наслаждение, в этих поздних вещах неотличимое от отчаяния.
"В гостях у Родченко и Степановой". ГМИИ имени Пушкина, отдел личных коллекций, до 8 марта