В прокат выходит фильм Андреаса Прохазки «Темная долина» (Das finstere Tal, 2014). Телевизионный режиссер, более известный как монтажер трех фильмов («Замок», 1997; «Забавные игры», 1997; «Код неизвестен», 2000) Михаэля Ханеке, снял первый австрийский вестерн. Что ж, расчет занять место если не в вечности, то в истории австрийского кино безошибочный. Отныне о Прохазке будут говорить: как же, как же, это тот парень, который снял первый австрийский вестерн. А о его фильме: как, вы не видели — это же первый австрийский вестерн.
Вестерн — жанр, хотя и типично американский, но легко адаптирующийся едва ли не к любым географическим координатам, если в конкретных координатах исторических отыщется своя эпоха «дикого поля». Ну так в истории какой страны, хотелось бы знать, не отыщется своя безвластная полоса.
Спагетти-вестерн совершил агонизирующему жанру переливание газированной крови итальянской «комедии масок». В Алжире снимали, скажем так, кускус-вестерны о благородных разбойниках, карающих французских колонизаторов и их прислужников. В Индии — карри-, что ли, вестерны типа незабвенной «Мести и закона» (1975) Рамеша Сиппи, изумительно чередовавшего садистские эпизоды с песнями и плясками. Про истерны Никиты Михалкова или Самвела Гаспарова даже упоминать излишне. Вот в Польше недавно Владислав Пасиковский снял «Колоски» (2012) — бигос-вестерн о холокосте на основе великого «Плохого дня в Блэк-Роке» (1955) Джона Стёрджеса,— и ведь отменно получилось.
Но «Темная долина» — никакой не шницель- и не бойшель- (фирменные австрийские потроха) вестерн, хотя действие и происходит в Альпах где-то на заре эпохи фотографии. Это просто вестерн. Смазливый «всадник ниоткуда» Грейдер (Сэм Райли) словно приносит с собой на историческую родину (мама у него из этой самой долины) из Америки, где много диких индейцев, фактуру оригинального вестерна. Кони, ружья, шляпы, салун, грязные рожи и гнусные помыслы, запуганные фермеры и безнаказанный до поры до времени семейный клан беспредельщиков.
Трансплантация жанровых органов прошла успешно, если, конечно, считать практику доктора Франкенштейна именно что опытами по трансплантологии. Если сюжет, вещная и природная среда, диалоги в фильме ничем не отличаются от сюжета, вещной и природной среды, диалогов стандартного вестерна, то это, скорее всего, вестерн. Просто вестерн. А никакой не австрийский.
В какой-то момент кажется, что Прохазка подражает «Белой ленте» Ханеке: некая сила то придавит деревом одного, то ослепит другого из шести ублюдков-братьев Бреннеров. Никто бы за такое подражание не кинул в Прохазку камнем: понятно, что творческое общение с великими режиссерами не проходит даром для психики сотрудничавших с ними операторов, монтажеров, да хотя бы и костюмеров. Но нет: некая сила мгновенно обретает лицо и имя, а расправа с плохими парнями набирает темп. И любые мистико-исторические обобщения в духе Ханеке — о предчувствии нацизма, что в австрийском контексте первым делом приходит на ум,— оказываются неуместными. В то, что из ханековских школяров вырастут эсэсовцы, можно поверить, но какие же эсэсовцы из этих, которые на конях и в шляпах.
Единственная деталь, которая до поры до времени позволяет надеяться, что «Темная долина» нечто большее, чем фильм о статистах вестерна категории «Би», заблудившихся в Альпах,— это профессия «всадника ниоткуда». Он — фотограф, что придает ему в определенной степени мистический колер: человек то ли похищает чужие жизни, то ли воскрешает прошлое, то ли останавливает время. Но то, что Грейдер — фотограф, остается именно что деталью, никак не отыгранной. Тогда уж в «Человеке с бульвара Капуцинов» больше мистицизма, чем в «Темной долине».
Прохазка, кажется, усвоил из своего сотрудничества с Ханеке лишь одну сомнительную истину: чтобы на фильм не просто обратили внимание, но отнеслись к нему всерьез, он должен быть медленным, очень медленным. В «Темной долине» даже по морде дают медленно, не то что суп едят или коня подковывают. Но при этом — неисповедима логика монтажера — Прохазка снимает не только медленно, но еще и красиво.
Точнее говоря, он не снимает красиво — ведь красиво, чем, собственно говоря, и занимается Ханеке, можно снять уродство и тлен,— а снимает красивые вещи. Снежные вершины. Оленя в прицеле охотничьего ружья. Всадников с факелами. Огоньки в окнах. Самоигральные, что называется, вещи. Фотогеничные. Но искусство режиссуры заключается среди прочего в том, чтобы найти фотогению в агрессивно нефотогеничных вещах и явлениях.
То, как Прохазка снимает финальную — ритуальную для жанра вестерна — перестрелку, вообще не укладывается в голове. В рапиде он ее снимает, с фонтанчиками крови, бьющими из тел. Как Сэм Пекинпа снимал сорок с лишним лет назад, когда такая жестокость была внове. Что тут сказать: как говорится, за такое из ВГИКа с первого курса отчисляют.
Впрочем, Прохазка перевыполнил план, заключавшийся в том, чтобы прославиться как автор первого австрийского вестерна. «Темная долина» — это еще и первый в истории скучный вестерн. А чтобы сделать вестерн скучным, надо приложить действительно титанические усилия.