Родители передали мне посылочку. Конфеты «Одесские» и шерстяные носки — очень ценный груз.
— К Алене заедешь, — сказала мама. — Ну как же ты не знаешь Алену? Дочка дяди Коли. Помнишь, она тебе еще палец дверью прищемила? И все удивлялись, что она плакала громче, чем ты… Поезжай-поезжай, увидишь подругу детства.
Так я оказалась в незнакомом мне доме, с незнакомой женщиной за одним столом. Мы пили чай, закусывали «Одесскими» и улыбались. Говорить было не о чем, но это почему-то не смущало. Квартира была наполнена светом и шумом. Старшая дочка Алены воспитывала в своей комнате кота, придавливая его кукольным одеяльцем: «Спи, спи, Гаврюша». Муж с младшим сыном на руках ходил туда-сюда перед телевизором — пытался досмотреть финал чемпионата Европы по волейболу. «Как у вас хорошо, — хотела я сказать. — Семья, дети, кот, творожная запеканка. Удочерите меня, а?» Но тут муж зашел в кухню отведать этой самой творожной запеканки.
— Опять сахара вбухала тонну, — сообщил он в никуда, глотая кусок за куском.
— Саша, блин, можно хоть раз оставить меня в покое, а? — как-то сразу визгливо закричала Алена. И, словно достав камень из-за пазухи, со всей силы швырнула им в супруга. — Достал!
Муж с такой же привычной готовностью хлопнул тарелкой о стол:
— Истеричка чертова!
Видно было, что эта сцена тщательно отрепетирована и повторена не один раз.
Я склонилась над чашкой. Если бы это был американский фильм, то я как второстепенный герой должна была подняться и, прижимая шерстяные носки к груди, сообщить: «Я, пожалуй, пойду». Но это было русское кино, и я осталась. Выслушивать Алену. Узнавать, что дело движется к разводу. Что сил больше никаких нет. Что валерьянка давно не помогает. Что у «этого козла», скорее всего, есть любовница: иначе с чего это он постоянно недоволен?
— Все рушится, Наташа, — Алена подошла к окну и, открыв форточку, закурила. — Любовь, дети, семья — все летит в тартарары.
Входная дверь хлопнула.
— Мама, папа опять ушел! — закричала девочка.
Захотелось заплакать, будто дверью ударили по мне.