В эту зиму в Нью-Йорке было всего два больших снегопада. Один в День святого Валентина, влюбленных побаловать. Другой — в прошлую пятницу, по случаю отлета в Москву моего приятеля. Покупая билеты несколько месяцев назад, он точно угадал дату. Уже накануне телевизионные дикторы дружным хором запричитали о гололеде, плохой видимости, столкновении атмосферных фронтов, и мы кисло переглянулись, предчувствуя, что расставание будет долгим. Мести начало с вечера, но чем-то колючим и мелким, и к утру на тротуарах было больше жижи, чем сугробов. Потом температура упала, и снег таять перестал. Зато стала стремительно таять надежда.
Около полудня я позвонил в «Аэрофлот».
— Пока летим по расписанию, — заверил бодрый женский голос.
Я не хотел ей верить, но у меня не было выбора. Из дома мы выехали с большим запасом, но тут же попали в пробку и черепашьим ходом доползли до аэропорта за пятнадцать минут до окончания регистрации.
— Летим по расписанию, — сказала нам женщина за стойкой и, проявив чудеса терпения и расторопности, подобрала моему приятелю место, как он просил: у прохода и чтобы рядом было свободно. — Поторопитесь, скоро посадка.
Мы поспешно обнялись, и мой приятель исчез за частоколом металлодетекторов. Я огляделся. Терминал кишел народом. Практически ко всем стойкам стояли длинные возбужденные очереди. Возле некоторых царил настоящий хаос: стюардессы с напряженными лицами сдерживали натиск напиравшей толпы. И только у стойки «Аэрофлота» было светло и тихо. И последний поблескивавший заклепками чемодан деловито уплывал на погрузку.
Я понял, что присутствую при торжестве отечественной авиации. JAP, AlItalia, Air France, даже Lufthansa позорно капитулировали перед непогодой. А наши летели! Могут ведь, когда захотят. Не будучи особенным патриотом, я тем не менее ехал домой в отличном расположении духа, напевая вдруг вспомнившуюся: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги».
Через четыре часа зазвонил телефон, и приятель сообщил, что вылет отложили на два часа, потом еще на два, но обещают вот-вот объявить посадку. Было десять вечера. За окнами мело и выло. В начале двенадцатого он позвонил снова и сказал, что уже в салоне и отключает телефон. В половине первого он позвонил опять. Они отъехали от терминала, но стоят в очереди в ожидании обработки жидкостью против обледенения. Пилот затруднялся сказать, сколько это займет времени.
Он звонил еще раза три — со все сокращающимися интервалами. Потом звонки прекратились. Я решил, у него села батарейка.
В следующий раз я услышал его голос два дня спустя. К тому времени я уже знал, что в тот вечер в аэропортах Нью-Йорка отменили более полутора тысяч рейсов. И что большинство компаний предпочло разместить своих пассажиров в гостиницах. Хотя это, конечно, значительно хлопотнее и накладнее, чем просто утрамбовать их в самолет и, отъехав в сторонку от взлетной полосы, дожидаться окончания снегопада.
Но все это ерунда, потому что это не главное. А главное, что через двадцать семь часов они все-таки долетели.