Я ехал из краснодарского аэропорта в одну амбициозную станицу. Ехать было часа три. По обеим сторонам дороги я видел поля с жизнерадостно колосившимся на них хлебом.
Они несказанно радовали глаз и сердце простого крестьянского парня, каким я, без сомнения, являюсь (по крайней мере, в душе).
Потом стало попахивать паленым. В какой-то момент я увидел, что поля вокруг меня — черные. Они выгорали, и с этим ничего нельзя было поделать. Комок подступал к горлу.
Потом я увидел, как горит поле. Одно расстройство. Поле, впрочем, бороздил трактор с цистерной для воды. Я попросил своего водителя остановить машину, вышел и дождался, пока трактор поравнялся с нами. Трактор сам остановился, тракторист выскочил из кабины и, утирая пот со лба, сказал:
— Хорошая погода. Только припекает. Да?
Я с испугом посмотрел на него. Мне казалось, человек, у которого горит поле, не должен так разговаривать.
— Что у вас тут происходит? — спросил я.
— Поле подожгли, — пожал он плечами.
— Кто? — с тревогой спросил я.
— Да мы, — снова пожал он плечами.
— Зачем?! — ужаснулся я, вспомнив сразу и про все остальные черные поля.
— Чтобы не загорелось, — вздохнул он.
— А тушите тогда зачем? — осторожно спросил я.
— Потому что ругают, — разъяснил он.
Он потом рассказал, что, когда трава высыхает, она может загореться в любой момент и огонь может сожрать не только поле, но и лес, и поселки. Начальство требует, чтобы за полями все время присматривали.
Трактористы считают, что бесцельно ездить по полям в поисках пожара очень глупо. Лучше поджечь поле и проследить, чтобы огонь больше никуда не перекинулся, и быть потом уверенным, что оно больше не загорится.
— Но хоть поля с хлебом вы не жжете? — спросил я на прощание, когда он засобирался тушить свое поле. Оно, впрочем, догорало.
— Ну... не жжем, — вздохнул он.
По-моему, в глазах его было сожаление по этому поводу.
— Не надо, — попросил я.
— Не будем, — нетвердо пообещал он.