Дирекция кинофестиваля в Венеции объявила программу сентябрьского смотра: в числе прочих за награды поборятся два россиянина — Иван Вырыпаев и Борис Хлебников. Оба долгие годы ходили по опушке кино и только теперь углубились в гущу: это их первый опыт работы в качестве самостоятельных режиссеров. Эти двое — макушка целого айсберга дебютов, который перевернет русское кино в 2006-м. Всем дебютантам слегка за 30, и все они в чем-то идеалисты. В преддверии русского бенефиса в Венеции «Огонек» спросил у пяти молодых режиссеров, как и зачем они снимают картины. Это интересно уже потому, что будущее — за ними
ПРОСТОТА. ИВАН ВЫРЫПАЕВ
Театральные люди Иван Вырыпаев и Кирилл Серебренников — пионеры русской новой драмы, — в 2006-м как-то синхронно пришли в кино. Серебренников получил Гран-при «Кинотавра» за сатиру «Изображая жертву». Дебют Вырыпаева «Эйфория» взяли в конкурс Международного кинофестиваля в Венеции. В сентябре — сразу после Венеции, куда Вырыпаев летит «не за победой, а просто сфотографироваться», — «Эйфория» выйдет в широчайший прокат.
— «Эйфорию» я сильно порезал. В первой сборке фильм был длиннее на полчаса. Фильм вообще не получился таким, как задумано. «Эйфория» должна быть еще более условной, в ней важнее всего — простота. Мы имеем счастье простой истории! Любую античную трагедию можно рассказать за две минуты. Гамлета — за одну, Ромео и Джульетту — еще быстрее. Ромео и Джульетта любили друг друга, но оба погибли. Все! XX век породил сложное психологическое искусство, но мы в нем запутались, оно само запуталось. Сегодня искусство необходимо возрождать, нужно вернуться к тому, что уже было. А какие у кино и театра есть корни? Есть Шекспир, есть Эсхил... Я имею в виду высокий жанр. Высокий жанр всегда прост: максимум философии и очень простой сюжет. Выходит актер и рассказывает сюжет, а потом уже начинается высокое искусство. Потому что дальше люди смотрят на то, КАК это было. «Эйфория» так же построена: герои умрут — это сразу ясно. Интриги нет никакой.
Я делал «Эйфорию» так, как делают хорошие спектакли: все главное происходит в зрительном зале. Можно сказать, что это организация внимания зала. Лучшее состояние для зрителя наступает, когда во время фильма он перестает смотреть на экран, опускает голову и начинает примерять историю на себя. Где взять такого зрителя? Ну я такой. Я так веду себя на фильмах Кар-Вая, на Аллене, на Тарковском. В какой-то момент понимаю, что не смотрю фильм. То есть, конечно, смотрю, но сюжетом не увлечен. Я думаю о том, что же хотел сказать «Рублевым» Тарковский? Одна энергия идет с экрана, другая — от зрителя, и в зале энергии сталкиваются. Коммерческие картины снимают иначе. Фильм тебя втягивает — и вот ты там, внутри сюжета, и авторы стараются, чтобы ты поверил героям, чтобы тебя ни на секунду не отпускало. В «Эйфории» ты не должен верить героям. У меня кто-то спросил: «А почему у героя кеды чистые, он же бежит по пыли?» Все равно, как сказать древнегреческому актеру: «Парень, ты врешь все, у тебя плащ длинный и не в крови!» Он только рассказывает историю, а происходит она у нас в голове. Вот читаем мы с вами «Идиота». Вы представляете одного Мышкина, я — другого. А потом мы смотрим фильм, берем книгу с Женей Мироновым на обложке — и финиш, Мышкин для всех один! В нас убили главное: воображение.
РАЗУМ. ПАВЕЛ РУМИНОВ
Режиссер Павел Руминов в Москву приехал из Владивостока и занялся последовательным просветительством. Он комментировал старые ленты в киноклубе «Практика». Выкладывал в блоге манифесты о том, что наше кино умерло, но его еще можно реанимировать. Он и сам дает спасительные разряды: видеофильмы Руминова показывали от Приморья до Нью-Йорка (одну из кассет Руминов вручил лично Квентину Тарантино), а осенью выйдет полнометражный фильм ужасов «Мертвые дочери». Причем права на ремейк еще не готовых «Дочерей» уже выкупила американская студия Gold Circle, что для русского кино — событие беспримерное.
— Если кто-нибудь говорит, что пора снимать в России хорошие фильмы, он имеет в виду вот что: мы сначала пройдем подготовительный этап и научимся делать бездуховный, конвейерный продукт, как у Люка Бессона. Ну а потом уже будем снимать хорошее кино. Но на это 100 лет уйдет, извините! Может, нам сразу стать частью мира и считать, что Пол Томас Андерсон, М. Найт Шьямалан и, скажем, Лукас Мудиссон, любой живой мыслящий кинематографист — это наш кинематографический собрат? Тогда нам не придется делать русские ксерокопии того, что у них есть, а можно будет попытаться вплести свой голос в общий хор. Возродить нашу ноту в кино.
Русское кино должно поменять менталитет. А для этого нужно образование, нужна культура. Среда. Надо вкладывать деньги в почву, чтобы из нее что-то выросло. Голливуд — это не только телки, машины и блокбастеры. Голливуд — это киношколы, книги, профсоюзы. Там есть все элементы, которые делают организм организмом. Настоящая кинематография — это экологическая система.
Мы носимся с отдельными фильмами. А думать надо о почве. Такое чувство, что наши продюсеры подходят к огромной яблоне и кричат: «Это мое яблоко! Все прочь, теперь его поливаю я!» И поливают свои яблоки напрямую вместо того, чтобы поливать корни. Вместо того, чтобы давать всем яблокам расти.
Я сам продюсирую «Мертвых дочерей», но это не имеет отношения к деньгам. Это творческая работа. В русском кино есть много мифов. Есть, например, миф о том, что оператор сам решает, как ему держать и двигать камеру. Хотя это решает режиссер. Есть миф, что продюсер дает бабло и забирает доход. Но эти люди причастны к созданию шедевров, как и многие режиссеры! Как ни крути. Продюсер держит в кулаке зерно фильма, несет его, кладет в почву, поливает, дает дереву вырасти. Деньги в кино — это краски, вы же рисуете фильм деньгами! Выбор красок, выбор оттенков — вот в этом работа продюсера. Это 15 часов работы в день в течение года или двух. Довольно романтическая профессия.
Кино вообще не только для денег снимается. Кино должно питать не только живот, но и голову. На тему ответственность и кино я приведу вам простой пример. Человек, который отвечает за красную кнопку, каждый вечер уходит домой. По дороге он слушает попсовое, «чисто фоновое» радио, дома включает сериал, выпивает... И, наверное, заряжается ответственностью за судьбы человечества? Да ничего подобного! У него вообще внутри притупляются какие-либо зоны ответственности. Если же он слушает нормальную музыку, смотрит хорошие фильмы, то мы в большей безопасности. А ведь красная кнопка есть у каждого, понимаете? Если дантист отвечает за зубы, а архитектор за то, чтобы дом не рухнул, должен быть кто-то, кто отвечает за душу? Вроде так. Кто-то должен поставлять в мир не только офисную мебель и кроссовки, прекрасные вещи, спору нет, но и — разум.
ЧЕСТНОСТЬ. БОРИС ХЛЕБНИКОВ
Хлебников — дипломированный киновед, который снимать начал скорее из любопытства. Он стоял у истоков проекта «Кинотеатр. doc», где, как снимки на карточках «полароида», из ниоткуда появляются новые гении режиссуры, а теперь оказался в гениях сам. Созданный им в соавторстве с Алексеем Попогребским «Коктебель» взял приз Московского кинофестиваля-2003, а провинциальная комедия «Свободное плавание» станет участником конкурсной секции «Горизонты» фестиваля в Венеции. В прошлом году в этой секции награждали россиянина Алексея Федорченко за «Первых на Луне», теперь те же надежды мы возлагаем на Хлебникова.
— Эмоции можно извлекать по-разному. Представьте, что играют дети с солдатиками, а мы за ними подглядываем. Один ребенок придумывает историю, в которой солдатик идет, идет, падает. При этом ребенок безотрывно следит за солдатиком, он — и мы вместе с ним — переживает за его судьбу. А другой ребенок делает так: он пристально смотрит вам в глаза и отрывает солдатику одну руку, потом вторую. Потом ногу. А по вашему лицу угадывает: может, подольше надо руки отвинчивать, чтоб сильней зацепило? Второй способ — это фильмы Ларса фон Триера, они сделаны как рок-концерт. Они бьют тебя в морду и не отпускают до конца. Какой способ честнее? Не знаю. Второй мне не нравится по-человечески.
У меня нет сверхзадачи какой-то. Я никого не собираюсь перевоспитывать. Когда Толстой писал «Севастопольские рассказы», он был веселым офицером, который пьянствовал-гулял и сочинял замечательно. И только под конец жизни он почувствовал себя мессией и стал страшным, бородатым дядькой, ходил босиком, написал «Библию для детей» и рассказ «Булька». Он хотел образовывать и учить, а стал просто глупым и злым стариком. Самоощущение мессии — это верная смерть. Серийный убийца, решивший убить всех блондинок с грудью четвертого размера, и человек, который всех собирается перевоспитать, — в целом одно и то же.
Просчитывать, как отзовется твой фильм, найдет он зрителя или нет — это занятие тупиковое. Если человек обожает хорроры, если строит на них свою философию — он может снять отличный фильм ужасов. Мой любимый фильм последнего времени — «Бумер» Петра Буслова. Понятно ведь, что Петр снял его для себя. Он не просчитывал, не подстраивался никак. Просто он так — по «Бумеру» — думает, так дышит. И счастливая особенность его мышления в том, что оно совпало с мышлением огромного количества людей. Но это вопрос не расчета, а того, сколько человек подключатся к мышлению режиссера. Многие хотят снимать, как Буслов, но они ведь не искренни. Важно собой остаться. Если я начну из себя Буслова корчить, это будет смешно, если не трагично. Есть очень много песен с матом, но только Шнурова слушать интересно. Есть настоящие вещи, а есть эрзац.
Я всегда был двоечником, меня выгнали из двух школ. Но я для себя понял, что ничего не понимаю в правилах русского языка. Или стихи — учить их не буду, пусть делают, что хотят! А я буду делать то, что хочу я. Мне 33. Пока получается.
ШКОЛА. ОКСАНА БЫЧКОВА
Лирической комедией «Питер FМ» Бычкова собиралась защитить диплом на Высших режиссерских курсах. Но фильм собрал в российском прокате 8,5 млн долларов и стал самой большой удачей минувшей киновесны. Случайно.
— Иногда сопротивление продюсеров — это даже неплохо. Потому что твои мозги сразу работают продуктивнее, ты начинаешь искать выход из ситуации, желательно, не в ущерб фильму. Заодно режиссерский характер воспитывает. «Питер FМ» был для меня идеальной школой — не я делала кино, а кино делало меня.
С фильмом вышла история сказочная. Мы быстро написали сценарий, я пошла с авоськой сценариев по продюсерам.. и всего полтора месяца спустя они стали созревать как грибы — один, второй, третий! Первым, кому сценарий понравился и кто стал за него агитировать, был Сергей Сельянов (идеолог «Брата», «Кукушки», «Мне не больно». — «О»). Все знают, что у него нюх на дебюты, поэтому его слово дорогого стоило. В итоге мне сделала предложение с конкретными датами запуска фильма студия «Профит». Я согласилась, 1 марта 2004-го мы начали съемки, за два месяца сняли... И дальше начался бесконечный постпродакшн, который, казалось, не закончится никогда. Потому что фильм не принимали его продюсеры — проблемой стала музыка! Ее в «Питере», на мой взгляд, очень много. В нормальном кино ее не может быть столько, у меня даже мечта появилась — снять фильм без музыки вообще!
ВОЗВРАЩЕНИЕ. ДЕНИС НЕЙМАНД
Триллер «Жесть» стал едва ли не самой спорной премьерой года: вопросы возникли и к съемкам (Нейманд — бывший клипмейкер и, как следствие, отчасти экспрессионист), и к содержанию. Многие решили, что «Жесть» далека от реальности. Нейманд уверен в обратном.
— Меня умиляют эти споры в рецензиях — подмосковный поселок у нас в «Жести» показан, не подмосковный. Да это вообще не важно! Кино — такая вещь: задумывалось одно, получилось другое. «Жесть»-то комикс. Мы хотели, чтобы людям было интересно смотреть, а вопрос типа правда это или ложь — он меня не интересовал. Наш зритель привык к предсказуемости. Он мыслит клише. Он приходит в кино с заранее готовым ответом: если этот ответ не совпадает с тем, что человек увидел, значит, картина плохая. И наоборот. У нас ведь как: если фильм о глубинке, о Подмосковье, значит, все предполагают увидеть социальный диагноз провинции — вот как, мол, там все запущено. Ну не интересно мне это! У нашего кино проблема не с идеями, а со зрителем. Зритель в какой-то момент изменил русскому кино с американским, а вернуть обратно доверие трудно. Поэтому русское стало подражать Америке. Но это оказалось неэффективным: они умеют снимать жанр, а мы — нет. Так что нужно делать что-то свое. Быть оригинальным. Да, это трудная, болезненная задача, это кризис такой. Но в конце — я уверен — все будет хорошо.