Вот, собственно говоря, и весна.
Никогда не мог понять, за что принято любить эту сырую, отдающую отчетливым запахом гниения, продуваемую сквозняками пору. Утешает то, что не одинок: классические слова Александра Сергеевича «весной я болен» дают ощущение причастности к великой культурной традиции — наше все не мог сказать что бы то ни было просто так, значит, и всякому приличному человеку положено болеть тогда же, когда нездоровилось поэту…
Между тем снег, еще совсем недавно выпавший, уже потемнел, осел и съежился даже на пустырях и обочинах. Сквозь серую, как говорят на военном флоте, шаровую краску неба уже проглядывает голубой металлик, словно линкор начали перекрашивать под прогулочную яхту. В середине дня вдруг налетает совершенно летний, доброжелательный ветерок, хотя ночью еще бывает минус. Последняя простуда сезона проходит удивительно быстро, потому что ЖКХ очумело топит, в рабочем кабинете прогреваешься, как в сауне.
И сквозь обычное раздражение начинают просачиваться аргументы в пользу этого смутного времени года. Во-первых, возникает, как положено, надежда на продолжение жизни — как личной физиологической, так и вообще, в метафизическом смысле, поскольку первая наглая травка лезет из первого же оттаявшего пятачка земли. Во-вторых, все позже темнеет, что есть безусловная победа света над тьмою и соответственно добра над злом — весеннее обострение порождает и не такие метафоры.
В-третьих, оказывается, что в сухом остатке от зимы, миновавшей и потому уже нестрашной, имеется кое-что неплохо сделанное под вой метелей и треск морозов.
… Ранним утром, плюя с высоты на наш страх птичьего гриппа, летят грачи или кто там должен лететь в связи с весною. Они вернулись, чтобы будить людей своим базарным гомоном, в котором отчетливо слышится удивленное и радостное: «Пер-р-резимовали!»
Неплохое вообще-то начало дня.