ОСТРОВ САХАЛИН

Все благополучно

ОСТРОВ САХАЛИН

Сто лет спустя мне выпал случай повторить путешествие Чехова на Сахалин. Классик писал там свой знаменитый дневник «Остров Сахалин» и проводил перепись населения, я записывал Сахалин на фотопленку. Томик Чехова был не просто моим спутником, но и собеседником, который рассказывал мне по ночам то, что я видел днем. Снимая днем вымершие дома, ночью, дрожа под тремя одеялами в неотапливаемой гостинице города Александровска, я читал при свече: «Теперь же половина домов покинута своими хозяевами, полуразрушена, и темные окна без рам глядят на вас, как глазные впадины черепа». Я застал такой же упадок, как и Чехов, и те же рассказы о том, как раньше было лучше. Чехов, правда, не знал, что напрасно сетовал на отсутствие в Александровске, тогда столице Сахалина (это и его географический центр), гостиницы.

Ему пришлось квартироваться у местного доктора, где его кормили цыплятами, мороженым и поили вином, приговаривая: «Заехали в эту пропасть», я же не мог найти в гостинице не то что чашечки кофе, а даже кипятка. В любом количестве и в любое время суток есть только водка, она заменяет и отопление, и свет, и еду, поскольку при местных бурях, штормах и метелях все коммуникации периодически отрубаются. Я как раз попал в ураган, сносивший крыши и телеграфные столбы. «Такая погода располагает к угнетающим мыслям и унылому пьянству», — прочитал я, сходив посреди ночи за «сугревом» на угол гостиницы и предавшись как раз тому и другому. Даже столовая под названием «Уют», единственное питательное заведение в городе, не работала два дня. «Цыплятами и мороженым» там и не пахло. К столовой прикреплены 30 человек, неимущие дети и старики, которых кормят по талонам. Норма — тарелка супа, четыре куска хлеба и кружка чая.

«Вопрос, на какие средства существует население Александровска, до сих пор остается для меня не вполне решенным». Через сто лет вопрос этот не прояснился. Работы нет, в городе функционируют только четыре предприятия: типография, рыбзавод, порт и хлебозавод. И то не всегда, а когда есть электричество. Огромной очереди за хлебом местные жители радовались: «Значит, хлебозавод работает». Увы, к середине дня хлеб кончился. Чехов вспоминает сцену, когда местный начальник рапортует заезжему генерал-губернатору, что все благополучно, а тот отвечает: «Все благополучно, кроме только того, что... нет хлеба». Бюст Чехова как раз и поставили напротив магазина «Хлеб».

Зато в Александровске, как и на всем Сахалине, всегда в избытке рыба и красная икра. Килограмм икры стоит на рынке 150 рублей, а кеты — 7 рублей. То, что водку здесь закусывают «балыком из кеты», показалось Чехову «не русским» обычаем. Обычай этот, может быть, и стал бы русским, если бы то, что добывается на Сахалине, шло в Россию. Собственно, я делаю ту же ошибку, что и Чехов: «У нас в России лучше», как будто Сахалин не Россия. Но она так удалена от этой своей островной оконечности, что не добраться (один билет до Москвы — 8000 рублей, которых там не заработать). Поэтому все, что есть, продают в Японию и Корею, до которых рукой подать. «Когда здешние богатейшие рыбные ловли попадут в руки капиталистов, — сказал мне Антон Павлович, — нет сомнения, река с лихвой окупит все затраты. Но это в далеком будущем». Я ответил ему из далекого будущего, что он ошибался. Почти все нерестовые реки отданы в частное владение. Владелец покупает лицензию, предположим, на 5 тонн рыбы, вылавливает 500 тонн, контрабандно сбывает их в Японию, а бумаги оформляет, что поймал 4 тонны. Таким образом, он как бы в убытке, и налоги ему платить не с чего. А Россия закупает норвежского лосося.

Доктор, у которого Чехов снимал квартиру, рассказал ему такую легенду: «Когда русские заняли остров и затем стали обижать гиляков, то гиляцкий шаман проклял Сахалин и предсказал, что из него не выйдет никакого толку. «Так оно и вышло», — вздохнул доктор». Нивхи (гиляки) и ороки — это аборигены Сахалина, которых осталось мало, и те спиваются. Считается, что это народы, у которых нет иммунитета к алкоголю. В чеховские времена Сахалин был заселен в основном каторжанами, которые и выстроили Александровск, осушая болота и вырубая тайгу, а сегодня здесь живут, казалось бы, свободные люди. Но мой гид по Александровску, директор типографии, сказал мне ту же фразу, какую сказал Чехову один из его провожатых: «По доброй воле сюда не заедешь!»

Мой гид, как и почти все нынешние обитатели Сахалина, приехал сюда в советские времена из Вятки на заработки. «Северный коэффициент» давал возможность заработать за пару лет машину и квартиру, после чего люди уезжали. Но с того момента, когда не стало коэффициента, рухнули зарплаты и взлетели цены на самолеты, мой гид оказался в ловушке. Уехать было не на что, а теперь с семьей из четырех человек об этом нечего и помышлять. Когда мы с ним стояли и смотрели на «Трех братьев» — три остроконечных рифа в воде, я передал ему мнение Чехова, совпадавшее и с моим ощущением: «Если, стоя в фонаре маяка, поглядеть вниз на море и на «Трех братьев», около которых пенятся волны (...) кажется, что будь я каторжным, то бежал бы отсюда непременно, несмотря ни на что».

Местные газеты пестрят заголовками типа: «Жить нет сил, а уехать нет возможности». Тем не менее, как и сто лет назад, «отсюда все бегут... и каторжные, и поселенцы, и чиновники». Потому население состоит преимущественно из стариков и детей. Чехов «невольно задал себе вопрос: не значит ли это, что молодежь, подрастая, оставляет остров при первой возможности?» А я задал вопрос местным жителям: «Почему здесь не налаживается жизнь?» Все мне отвечали одинаково: «Невыгодно». Невыгодно ловить рыбу, добывать нефть и вообще жить в этих местах, про которые и Чехову говорили, «что климата здесь нет, а есть дурная погода, и что этот остров — самое ненастное место в России».

Но дело даже не в погоде — в скуке. Пойти решительно некуда, плакат «Осенний бал» на заколоченном клубе висит уже месяц после бала напоминанием о том, что здесь вообще что-то бывает. Есть здесь еще корейский вещевой рыночек и кумачовые занавески на автобусах с золотой надписью: «За высокие показатели в социалистическом соревновании». Реальный высокий показатель один: смертность превышает рождаемость почти в десять раз. И если Чехов описывает Александровск как «благообразный городок... тысячи на три жителей», то с его времен не изменилось и это. Дорос он было до 20 тысяч, но вернулся на исходные позиции.

«Гавани здесь нет и берега опасны, о чем внушительно свидетельствует шведский пароход «Atlas», потерпевший крушение незадолго до моего приезда...» — писал Чехов. Теперь гавань есть, но подходы к ней столь же опасны, потому незадолго и до моего приезда затонуло судно. Чуть море заволнуется — беда, даже артиллерийскую башню с крейсера «Михаил» снесло, она теперь лежит в порту как достопримечательность. Но для приезжих русских главная сахалинская достопримечательность в другом — в огромном количестве машин, сплошь японских. На фоне общей бедности это кажется удивительным, на самом деле эти подержанные машины, бесконечно свозимые из Японии, стоят копейки. Впрочем, при Чехове не было дешевых подержанных японских лошадей, но и он отмечал, что «движение на улицах здесь гораздо значительнее, чем в наших уездных городах».

Александр ТЯГНЫ-РЯДНО