ЖИТЬ И УМЕРЕТЬ В НОРИЛЬСКЕ

Тысячи лет здесь была тундра с оленями, бродившими по стратегическим запасам никеля, меди и платины. В тридцатые годы оленей со стратегических запасов согнали, зато пригнали людей «на перековку». Люди разрывали землю, добывали руду и строили перерабатывающий комбинат. В приложение к комбинату люди построили Норильск. В шестидесятых и семидесятых сюда ехали по многочисленным комсомольским и армейским призывам. Ехали на три года и зависали на десятки лет

ГЕОГРАФИЯ

Говорят, после долгого пребывания на Севере вообще и в Норильске в частности, в организме европейца происходят необратимые изменения. На юге этот европеец уже не жилец, болеет он там какими-то странными болезнями. В моем организме необратимые изменения произошли на второй день норильской жизни. Ему, организму, хотелось быть здесь, делать что-нибудь общественно полезное и не тратить себя в нервном, как тик, московском существовании. К концу командировки, то есть всего через четыре дня, эта самая Москва представлялась уже не вполне реальным объектом, а бесконечный восемнадцатичасовой рейс в столицу окончательно убедил: Норильск и Москва настолько далеки, насколько это вообще возможно для двух городов одной планеты. Ведь за восемнадцать часов «Ил» теоретически пролетает примерно половину земного шара. Как-то странно мы летели обратно.

Вообще-то до Москвы отсюда четыре часа лету. Если, конечно, лететь, а не сидеть в аэропорту и не приземляться в разнообразных сибирских городах, что так любят делать «Внуковские авиалинии». Но я все равно считаю, что нам повезло — зимой в Норильске можно зависнуть на неделю-другую по причине погоды, при которой не только летать, но и ездить можно лишь на вездеходе.

— Я как-то пять дней до аэропорта добирался, — любит рассказать норильчанин. — Пурга. Дорогу занесло, никакой техникой не расчистить. Потом еще два дня самолет не выпускали.

Норильск — шестьдесят девятая параллель с великолепной девятимесячной зимой, вечной мерзлотой, пургой и полярным сиянием. Сюда не идут поезда и автомобили — нет дорог, и норильчане про внешний мир говорят: «материк».

На материке тепло, солнце, деревья, дачи с картошкой, смешные цены на продукты (на пятьдесят-триста процентов ниже). А в Норильске тундра, полярная ночь, перепады температуры — тридцать градусов за день, на дачах зреют только лук с редиской, а в середине апреля вам посоветуют «приезжать весной, когда в тундре очень красиво». «А когда у вас весна?» — «Ну, лед на Енисее в июне сходит...»

Наконец, в Норильске сернистый газ, или просто «газ» по-местному. На материке — в худшем случае — обычный смог, не менее противный, но гораздо менее ядовитый. На материке люди привычно истеричные и неустроенные, как в столице, или привычно потерянные, как в провинции. В Норильске — непривычно уверенные в себе.

ЭКОНОМИКА

— Понимаете, разбалованы мы здесь, — говорит Валерий Федорович, начальник анодного участка в плавцехе. Сильный такой дядька. Сразу видно — незлой и неглупый.

— Н-не знаю, — откашливаясь отвечаю я, пытаясь кулаком выбить из груди комок, образовавшийся после экскурсии в цех розлива черновой меди. — Что это было?

— Это? Газ. Сернистый. Но сегодня его немного. Воздух хороший, чистый.

«Интересно, как выглядит цех, когда газа много?» — размышляю я в перерывах между приступами кашля. На редкость ядовитая вещь. Мы подошли к розливу метров на пятьдесят, не ближе. И по мнению Валерия Федоровича, здесь можно находиться без противогаза. А все фотограф наш, девочка Сашенька: «Хороший кадр, красиво, подойдем!» Теперь она тоже кашлем заходится.

...А медь действительно красиво льется. Газа бы вот еще не было...

— Да, разбалованы, — продолжает начальник участка. — Здесь ведь какая жизнь? На работу — с работы. Зарплаты хорошие, и их платят. Мы социально обеспечены. А на материке шевелиться надо. Я вот хочу дочку в институт в Тольятти отправить, к родителям. Пусть к суровой жизни привыкает. Да и сам когда-нибудь уеду...

Не знаю, как он на материке приживется. Здесь ведь действительно остров довольно благополучной, размеренной, хоть и отравленной жизни. Как социализм, но с полными магазинами. Или как капитализм, но без того, чтобы «шевелиться». Поэтому и уезжать отсюда не хочется — будто в детство попал, где все строили светлое будущее и «человек труда» еще звучал гордо. Отвык я от этого в Москве, занятой торгово-финансовыми делами в смеси с офис-менеджментом. Но, похоже, и этот остров доживает последние дни в нынешнем варианте.

Потому что без комбината двухсотпятидесятитысячного Норильска не будет. А комбината не будет с Норильском двухсотпятидесятитысячным. Любая другая деятельность рентабельна здесь постольку, поскольку рентабельно добывать медь и никель. Страна Советов, конечно, пыталась развивать побочные производства, например, заложила мебельную фабрику. Ее остов теперь торчит на въезде в город памятником человеческой глупости: готовую мебель с материка завозить в тундру гораздо дешевле, чем древесину на ее производство. Так что в обозримом будущем не будет в Норильске ничего, кроме комбината и необходимой социальной инфраструктуры.

А пока все расходы по городу несет комбинат. Платит за жилье, ремонт, за детские сады, школы и больницы. Таким образом он дотирует содержание на Севере (которое где-то в четыре раза дороже, чем на материке) не только работников, но и их семей, пенсионеров и даже коммерческих структур, к комбинату никакого отношения не имеющих. Например, я познакомился в местном баре с девушкой, категорически желающей жить в Норильске: «Я работаю продавцом, и за четыре месяца накопила на квартиру. Где еще такое возможно?» Точно. Такое невозможно нигде. Такое и здесь не будет возможно через пару лет.

Сейчас в мире есть всего три предприятия такого масштаба по разработке медно-никелевых руд — в Канаде, в Австралии и в Норильске. Если Норильск не проведет модернизацию в ближайшие пять лет, то останется два: канадцы и австралийцы завалят рынок дешевым продуктом. Деньги на структурные изменения Норильский комбинат может взять только с прибыли. Прибыль съедает перегруженный людьми город и раздутый еще с советских времен штат самого комбината.

Комбинат начал было реструктурировать не основные производства — строителей вывели, торговлю, управленцев подсократили. Но дальше дело не пошло. В городе и так десять тысяч безработных, которым решительно нечего делать на Севере, и которых все равно содержит комбинат. Кроме безработных, есть еще тридцать шесть тысяч пенсионеров. Складываем, прибавляем семьи и получаем как раз сто тысяч. Или комбинат разорится, потратив всю прибыль на содержание «лишних» людей, или он вывезет сто тысяч человек на материк.

ДЕМОГРАФИЯ

Только Сталин легко перемещал во все концы страны тысячные массы. Сейчас это значительно трудней: и закон не позволяет, да и неприлично. Поэтому комбинат настойчиво ищет социальные компромиссы.

— Тамара, почему вы хотите уехать? На Севере надоело?

— Я ни разу не видела, как цветут сады. И ландыши я люблю...

Очень милая женщина. Ямочки на щеках, подкрашена, застенчивая улыбка... Пенсионерка. В Норильске это быстро: пять лет вредности, пятнадцать на Севере. В сорок лет пенсия. У мужчин — в сорок пять.

— Я ждала, пока муж на пенсию выйдет. Он еще больше меня на Юг хочет. В Воронежскую область, к родственникам. Там дом построим.

— Работать будете устраиваться?

— Хватит уж работать-то...

— А жить на что?

— У нас пенсии неплохие. Если здесь живешь — восемьсот, а на материке — на сто рублей меньше.

Она уезжает с мужем, оставляя в Норильске детей, которые «наверное, будут до пенсии дорабатывать». Может, она и так бы уехала, но ее еще «подтолкнул» комбинат — пообещал выплатить дополнительно двенадцать годовых пенсий в соответствии с одной из нескольких программ, с помощью которых комбинат изо всех сил пытается переселить из города как можно больше тех, кому здесь самостоятельно не выжить. Есть программа «Мама» — отпуск по рождению ребенка до семи (!) лет, есть так называемый «Народный кредит» — депонирование зарплаты под проценты, есть ассоциация «Север на Юг», но все эти героические усилия в лучшем случае приведут к переселению лишь десяти процентов от необходимого.

...Чтобы человек уехал из Норильска, ему как минимум нужна квартира на материке. Или деньги на покупку квартиры. Несмотря на хорошие заработки (минимальная зарплата где-то семь тысяч в месяц), многие на южные квадратные метры не накопили. Или накопили, но все сгорело в огне реформ. Для них Норильск превращается в ловушку, привлекательную устроенным бытом, но в ловушку. Потому что мотив «хочу на ландыши посмотреть» кажется смешным только из Москвы, а здесь девять из десяти людей постарше без ландышей уже жить не могут. Молодежь, конечно, хочет подзаработать, пока силы есть. И то, впрочем, не вся. В плавцехе один парень на мой вопрос: «Будешь здесь до пенсии?» — с грустной улыбкой ответил: «Я здесь до пенсии не доживу...»

Для переселения уже доживших до пенсии обещают взять кредит в Мировом банке. Банк кредиты дает только государству. Вернуть кредит может только «Норильский никель». Банк выдвигает различные условия, просит соблюсти права человека и не закрывать город политическими способами. Но при этом нужно ведь сделать так, чтобы туда не ехали со всей России и беженцы из бывших «братских республик», которых потом опять придется переселять. Реализовать на практике все условия трудно, но хочется верить, что пилотный проект в пятьдесят миллионов долларов запустят уже к концу года.

БИОЛОГИЯ

Я нигде не видел столько красивых девушек. Они стоят в коротеньких юбочках у кассовых аппаратов, они что-то записывают в тетрадочки на руднике, в меховых шапках они гуляют с младенцами по Ленинскому проспекту, они пьют водку с газировкой и отрываются до утра в многочисленных барах по пятницам. Как правило, это норильчанки в первом поколении, их папы и мамы съезжались сюда со всей страны, чтобы дать чудные гибриды, чтобы сработал один из основных законов генетики — закон гетерозиса. Жаль, если они здесь останутся. Потому что исследования, проведенные еще в семидесятых, показали, что Север действительно плохо сказывается на человеке. Нельзя здесь больше семи лет. Особенно детям. Дело даже не в сернистом газе, тоннами ежедневно выпадающем на город, хотя и он крайне неполезен потомству. Сама близость магнитного полюса дарит детям букет болезней. Второе поколение, как правило, уже намного слабее первого, и поэтому третьего не должно быть, если, конечно, вы не разводите мутантов специально.

Короче, у Норильска нет другого выхода, кроме перехода на контрактную систему с максимальным сроком проживания в тундре равным семи с половиной годам. Городу от этого станет только лучше. Сто-стопятидесятитысячный Норильск рискует стать самым молодым городом в стране с самыми высокими заработками. Но приглашать сюда будут только в индивидуальном порядке на конкретное место.

И тогда — после модернизации комбината — может, и возникнет новая опорная база для освоения остального Таймыра, где еще и золото, и алмазы, и уголь. Россия — загадочная страна, здесь все бывает. Даже полукоммунистическая сказка в Заполярье...

Комментарий

Дмитрий ЗЕЛЕНИН, первый заместитель Генерального директора РАО «Норильский никель». РАО включает несколько крупных предприятий по добыче сырья: самое крупное — в Норильске.

Зарубежные предприятия такого типа перешли на вахтовый метод еще в семидесятых годах. Переход финансировало государство: льготные кредиты, льготное налогообложение. У нас же предыдущее руководство комбината разбазарило больше 150 миллионов долларов на строительство социальных объектов: санаториев, домов для переселенцев, но все эти объекты остались недостроенными. А накопленные средства самих работников сгорели в середине девяностых годов по известным причинам, и люди потеряли надежду переехать на материк. Теперь мы пытаемся сделать все, чтобы помочь им выехать.

Сейчас на комбинате работают около 83 тысяч человек, а в перспективе численность постепенно уменьшится до шестидесяти тысяч. Однако мы не собираемся никого сокращать. Мы не принимаем новых работников на комбинат, кроме социально незащищенных групп, например, возвращающихся со службы в армии, матерей после декретного отпуска, выпускников школ, если они имеют родителей в данной местности, и ряд других, кого мы приравняли к этим группам.

Дальше. Есть несколько программ переселения людей на материк.

Самая незначительная — бюджетная. Там очень небольшие деньги — что-то около ста миллионов рублей на всю страну, — которые мало чем могут помочь.

Второй блок программ разработан РАО и осуществляется целиком на средства, идущие из прибыли комбината. Он включает денежную компенсацию за оставленную в Норильске квартиру, перевозку вещей, билеты, определенные подъемные, выплату заработной платы за несколько месяцев вперед. Кроме того, мы активно содействуем, чтобы в городе находились представители тех регионов, куда человек может переселяться. Чтобы он сам принял решение о переселении на основе широкого выбора. По всем этим программам выехало уже более трех с половиной тысяч человек. Это больше, чем за предыдущие несколько лет, но по сравнению с потребностью переселить

70 — 90 тысяч человек — капля в море.

Наконец, третий блок предполагает займ Мирового банка. Банк выделяет деньги на различные социальные программы, в том числе и на переселение. Под эти цели на основной проект прогнозируется получить до 600 миллионов долларов. Пилотный проект оценивается в 50 — 80 миллионов. Кроме Норильска, там участвует еще ряд регионов, например Воркута. Но Норильск занимает большую часть в связи с большей нашей подготовленностью. По самым оптимальным прогнозам, мы сможем запустить пилотный проект в конце этого года. Это правительственная программа, но она продвигается медленно не по нашей вине. Большая часть выплат по кредиту пойдет за счет комбината. То есть и возвращать кредит будет комбинат.

Без займа Мирового банка и без какой-то государственной программы кардинально изменить ситуацию нельзя. Поэтому для нас сейчас главное — построить механизм переселения, начать переселять людей и уже потом получить деньги от Мирового банка. Что мы и делаем.

Ведется работа по использованию для переселения средств пенсионного фонда и фонда занятости. Однако, хотел бы подчеркнуть, что без господдержки нам будет справиться тяжело, поэтому надеюсь, что правительство будет более внимательно относиться к важнейшей для России проблеме — решению сложных социальных вопросов Крайнего Севера.