Памяти Стэнли Кубрика, великого американского балаганщика
Чистых кровей американец, Кубрик всегда казался сыном премудроковарной Европы. Жизнерадостной штатовской простоте он ответил интеллектуальным развратом «Лолиты» и «Заводного апельсина», новосветскому гигантизму и патриотическому бахвальству — буфонной пацифистской сатирой «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил атомную бомбу», дистиллированной ясности голливудских сюжетов — дебрями маргинального подсознания и галактических бездн в «Сиянии» и «2001 год: Космической одиссее». Обозвав его за «Апельсин» «профессором, ставящим порнографию», лучшая американская критикесса Полина Кейл и не представляла, насколько точно сформулировала режиссерское кредо. Кубрик всю жизнь высокохудожественно эпатировал новейшее — не аристократическое, а плебейское — лицемерие, вырезая дыры на женской блузке, даря сентиментальнейшую арию «Singing in the Rain» изощренному садисту, передразнивая в атомной мистерии книгу Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить» и протаскивая под видом научной фантастики развернутую метафору психоделического путешествия. Он раздавал суперзвездные роли дискриминируемым британским артистам — Макдауэллу в «Апельсине», Селлерсу в «Стрейнджлаве», Оливье в «Спартаке». Экранизировал извращенных софистов Набокова, Теккерея, Кинга и Антони Берджесса (Набоков с его подачи даже номинировался на «Оскар» — звучит как «Оскар» Шекспиру). Показал, что и классической музыкой можно пытать, что и педофил бывает прекрасен и тонок, что наркота — это красиво и аудиовизуально, а война — смесь окопной слякоти со штабной демагогией.
В «Истории кино» Скорсезе говорил о непредсказуемой участи голливудских строптивцев: одних киноиндустрия переваривает и сплевывает — другие меняют ее саму и Америку в целом. Кубрик перелицевал Америку. «Тропы славы» изваляли в верденской грязи всю милитаристскую риторику 40 — 50-х. Снятый за гроши в дощатом павильоне «Доктор Стрейнджлав» стал антиманифестом бит-поколения. «Лолита» подстегнула сексуальную революцию. «Сияние» с «Космической одиссеей» спровоцировали интерес к иррациональному, езду в незнаемое, манию изучения человеческих маний. В регулярные справочники «100 ключевых фильмов десятилетия» включены шесть подряд картин Кубрика с 57-го по 71-й год — от «Троп славы» до «Заводного апельсина». Такого стабильного признания не удостаивались ни Хичкок, ни Капра, ни Коппола — один Спилберг, да и тот с изъятиями.
Эти 14 лет были годами другой Америки. Рок-н-ролла, а не гамбургеров, университетов, а не бензоколонок, романистов, а не генералов с бюргерскими фамилиями. Страна вернулась в колею, избрав президентом ограниченного ковбоя, которого карикатуристы не раз изображали в стэтсоне верхом на бомбе — так, как на ней катался майор Т. Дж. Кинг-Конг в «Докторе Стрейнджлаве». «Вся воля мира не в силах изменить судьбы», — написал позже Коппола на плакате третьего «Крестного отца». Преобразить национальное сознание несколькими двухчасовыми бобинами пленки невозможно. И все-таки без новопреставленного Стэнли Кубрика и дюжины его картин Америка, уже 50 лет радостно бомбящая цветной мир из высших цивилизаторских побуждений, а белым предлагающая семью, кока-колу и бег трусцой в качестве панацеи от всех напастей, и вовсе превратилась бы в оазис улыбчивых и в меру упитанных приматов.
А так ничего, даже кое-какие лица попадаются.
Денис ГОРЕЛОВФото REUTER