Энциклопедия типов уходящей эпохи
Алексей СЛАПОВСКИЙ
И... Й... К.
Крайний 
Во времена государственных алкогольных репрессий стоял я как-то перед Новым годом в очереди, надеясь чего-нибудь к празднику раздобыть. Очередь — человек тысяча, не меньше. У входа в магазин все кишмя кишело: ругались, лезли, дрались, продирались, кого-то хитроумно подняли и запустили прямо по головам — и он пополз, отбиваясь и отругиваясь, к заветному прилавку. В конце очередь была тиха, люди молча и терпеливо переминались. В середине тоже переминались, но уже с нетерпением, изредка переговариваясь, постоянно заглядывая вперед. Время от времени кто-то говорил, что он знает абсолютно точно, что утром Нюрке-продавщице завезли сто пятьдесят ящиков водки, и если она не укроет, хватит всем. «А ты сам видел?» — спрашивали его. «Нет». — «А откуда знаешь?» «Оттуда!» — сердито отвечал знающий человек — и спрашивающие совершенно этим ответом удовлетворялись.
И вдруг среди временного полного затишья в нашем околотке раздался тяжкий вздох, и мужчина средних лет в сереньком пальто и коричневой шапке, с лицом бритым, приличным, уныло произнес — с тоской и твердой уверенностью: «Не достанется нам водочки!».
Тут же на него закричали все, кто был рядом. Его обзывали, ему говорили: «Не каркай, ворона!», его высмеивали, а человек, знающий про сто пятьдесят ящиков, предложил даже его из очереди выгнать, чтобы людям под праздник настроение не портил.
Конечно, никто этого делать не стал — в очереди самый робкий и слабосильный человек становился монолитен, и убрать его из очереди можно было лишь ценой его смерти (что в те времена иногда и случалось).
Я удивился: чего это они так? Ну, вздохнул мужчина, ну, высказал предположение — почему такой отпор, почему такое дружное озлобление?
И лишь позже, размышляя, я пришел к выводу, что народ в своем чувствовании и чутье часто мудрее наблюдателя-единоличника. Наблюдатель, обладая способностями и натренировавшись, может по внешности угадать и профессию человека, и социальное его положение, и даже имя, и даже что у него на сердце и что под сердцем лежит, но не угадает наблюдатель главного — кто этот человек по глубинной своей сути, к какому неповторимому типу он принадлежит.
Прав оказался мужчина в сереньком пальто: водки нам не досталось. Она кончилась, когда мы были уже в дверях. Прорицателя со зла даже побить хотели — но он исчез.
Это был — Крайний.
Крайний — не обязательно тот, кто всегда стоит в конце какой-либо очереди. Но перед ним, как правило, кончается то, за чем очередь стоит.
Впрочем, даже это не родовой признак. Ему может доставаться через раз. И даже почти всегда. И все равно он — Крайний.
Когда ищут кого-то, если случилось нечто неприятное и на ком-то надо злобу выместить, находят, как известно, крайнего, то есть самого безобидного, безответного, на кого удобно свалить вину. Стрелочника, как еще в народе говорят. Но и этот крайний не всегда — Крайний.
Есть крайние по случаю, есть невезучие, но Настоящий Крайний — тип совершенно особенный, потому что он является им осознанно, с полным пониманием; в отличие от рядовых крайних, которые часто жертвы обстоятельств, он ни в коем случае не жертва, он Крайний почти принципиально, хотя на рожон лишний раз не лезет.
К примеру, вспомним советские времена: от какого-то подразделения какого-то учреждения требуется один человек на поездку в подшефный колхоз — ковыряться на холоде, собирая, допустим, капусту. Долго спорят, кому ехать, каждый приводит свои резоны, почему ехать не может, вспоминают, кто когда и сколько ездил — и наконец решают бросить жребий: сворачивают бумажки, из которых одна с крестиком. Крайний обычный, крайний-фаталист покорно ждет своей очереди — и даже с некоторым юмором показывает всем крестик, говоря: «Так я и знал!». Настоящий же Крайний не согласен быть игрушкой Судьбы. Он обычно не доводит до жребия, а когда наспорятся до хрипоты, молвит:
— Ладно уж. Я поеду.
И все радуются, благодарят его, хвалят: замечательный человек!
Он к этим похвалам, надо сказать, не равнодушен. Ибо у Крайнего своеобразное честолюбие, он почти подвижник в своем деле — и ему даже бывает досадно, если кто-то рядом окажется более Крайний, чем он.
В иных странах таких людей называют аутсайдерами — и они там совсем другие. Они задавлены комплексами аутсайдерства, они изо всех сил стараются пробиться вверх, а главное — никому никогда, даже себе, не признаются в том, что они аутсайдеры. Если вдруг такому человеку внутренний голос робко шепнет: «Ты аутсайдер!» — этот человек считает себя сходящим с ума и тут же бежит к психоаналитику, который его успокаивает и должным образом направляет.
Появились психоаналитики и у нас — и к ним тоже иногда приходят Крайние, но с весьма занятной целью.
— Ну-с, какие проблемы? — спросит наш аналитик, чаще называемый психотерапевтом.
— Всякие. Здоровье, семья, работа. Все, в общем.
— Выпиваете?
— К сожалению. С похмелья мучаюсь ужасно.
— Курите?
— Курю.
— С женой интимные отношения какие?
— Три месяца — никаких.
— Любовница есть?
— Да что вы!
— Работа интересная?
— А чего интересного: диспетчер в трампарке. Бабская работа, извините.
— Все ясно! — говорит психотерапевт. — Налицо сниженный жизненный тонус за счет устоявшихся стереотипов неудачника. Ударим по стереотипам?
— Ударим! — охотно соглашается Крайний, глядя на психотерапевта послушливо и радостно, что вводит того в заблуждение.
— Пить придется бросить! — приказывает психотерапевт.
— А стрессы чем снимать? — улыбается Крайний.
— Но ведь с похмелья мучаетесь, это же тоже стресс!
— Похмелье — дело привычное...
— Ладно. Курить тогда хотя бы перестаньте.
— Пробовал. Кашляю и бессонница.
— Пройдет!
— Год терпел — не проходит.
— Год?
— Год!
— Гм. Хорошо. Я, собственно, и сам курю и выпить могу. Но секс, между нами говоря, это... Разлюбили жену — разводитесь, найдите другую! Сломайте стереотип!
— Я жену люблю. Она меня не любит.
— Измените, чтобы ревновала!
— Пробовал — не получается. Я только с женой могу.
— Но ведь и с ней, извините, три месяца!
— Когда меня не любят, я тоже не могу.
— Гм... В любом случае надо с чего-то начать. Обязательно. Дальше пойдет само. Смените работу.
— Зачем? Меня и эта устраивает.
— Но ведь не нравится же!
— А кому такая понравится? Но — устраивает, понимаете?
— Вот что, сударь! — начинает помаленьку кипятиться психотерапевт. — Я вижу, вы просто не хотите ничего менять! Вы не хотите лечиться!
— Я очень хочу! — уверяет Крайний. — Я ведь сам пришел, то есть согласился, когда меня жена послала. Но я ей говорил: не будет толку! Так и вышло. Извините...
И он выходит в весеннюю ростепель, он спускается с крыльца и наступает в лужу. Не нарочно, нет, он мог бы попытаться ее обойти по льдистому краю, но он уверен, что, когда будет обходить, оступится — и нога все равно соскользнет в лужу. Зачем же быть игрушкой в руках судьбы, лучше уж самому...
Он идет, с бодрой обреченностью глядя перед собой, он идет — Крайний, доброволец-аутсайдер, вольнонаемник армии неудачников, ландскнехт войска пораженцев, знаменосец арьергарда, с добродушной улыбкой пропускающий вперед лихих и горячих, суетливых и жаждущих, честолюбцев и героев...
И вовсе не обязательно он знает евангельское изречение о первых, которые будут последними и последних, которых будут первыми, вовсе не обязательно он заглядывал в словарь Даля, где КРАЙ толкуется как начало и конец, но мы — и очень скоро — еще не раз вспомним об этом ушедшем истинно российском оригинальном типе человека, который любезно предоставлял нам на наше заносчивое своеволие свое жизненное пространство, всегда готов был посторониться — и всегда во время наших раздоров и споров, во время поисков крайнего тихо говорил с виноватой улыбкой:
— Ладно, давайте я...
Иллюстрации Бориса ЖУТОВСКОГО