На днях в одном уютном книжном магазине на Вермонте в изрядном удалении от Вест-Голливуда, центра «сексуальных меньшинств» Лос-Анджелеса, я случайно обратил внимание на солидно-роскошный том The Gae and Lesbian Literary Heritage. Раскрыв его, наткнулся на статью С. Карлинского «Русская литература»
Что мы читаем...
Я далек от мысли, что классики русской литературы — сплошь ангелоподобные существа. И тем не менее...
Сочинение Симона Карлинского в «Литературном наследии геев и лесбиянок» начинается с вполне логичной и лишенной всякого полового смысла фразы: «История русской литературы, как и история России, берет начало с Киева». На этом сексуальная «беспристрастность» заканчивается. Уже «Житие Бориса и Глеба» признается древним свидетельством гомосексуализма у славян. В нем, по мнению автора, не столько описывается деятельность князей, сколько пылкая однополая любовь. А далее — только руками развести — он перечисляет имена «выдающихся гомосексуалистов», начиная с татаро-монгольского ига, — Ивана Грозного, Басманова, Бориса Годунова, Шуйского, Лжедмитрия... Вплоть до Павла I.
С Александра Пушкина, оказывается, берет начало не только блестящая эпоха российской беллетристики, но и новое «сексуальное мышление». Автор, величая поэта ярко выраженным «гетеросексуалом», не обошелся без прозрачного намека: мол, Пушкин признавал «альтернативные формы в сексе, что было далеко не типичным для русских писателей начала XIX века». И как пример приводится отрывок, вырванный из контекста стихотворения, адресованного Филиппу Вигелю (1823 г.):
Не знаю, придут ли к тебе
Под вечер милых три красавца;
Однако ж кое-как, мой друг,
Лишь только будет мне досуг,
Явлюся я перед тобою;
Тебе служить я буду рад —
Стихами, прозой, всей душой,
Но, Вигель — пощади мой зад!