Давний друг и автор «Огонька» литератор Г. Е. Елин принес нам рукопись своего приятеля, незатейливо озаглавленную «Мальчишник».
Читая этот многостраничный опус, мы то и дело ловили себя на мысли, что некоторые из написанных историй когда-то слышали, поскольку они приключались с известными в Москве людьми.
Очевидно, что юность автора пришлась на т. н. застойное время, о котором он, как и многие его ровесники, сегодня часто вспоминает с ностальгией. Про те 70 — 80-е годы достаточно сказано и написано — препоганейший был период: затхлый, безынициативный, удушающий. Однако автор и его окружение, судя по запискам, не очень-то страдали: у всех была работа по душе, они говорили что думали, любили красивых девушек и жили в свое удовольствие, дружно и весело.
Многие действующие лица «Мальчишника» — люди вполне узнаваемые, и если они в книге носят другие имена и прозвища, то сделано это исключительно ради чистоты жанра, поскольку документальная сторона историй уже обросла всевозможными романтическими добавками.
Из врожденной скромности автор просил до поры до времени сохранить его имя в тайне, но согласился предоставить редакции свое изображение, и однажды мы увидим его лицо во всей полноте.
Итак, оставайся с нами, читатель!
* * *
У переводчика «Интуриста» была заурядная и непоэтичная фамилия — Пушкин. Он родился в последний год войны и провел детство в крохотном провинциальном городке. Вскоре после его рождения отец-фронтовик умер, мать через полковых друзей мужа устроила десятилетнего Пушкина в военный интернат и сама перебралась в Москву, поближе к сыну. Тогда Суворовское училище было заведением элитарным: воспитанники щеголяли красивой униформой, в программу обучения входили эстетика поведения и непременный язык дворянских недорослей, преподававшийся так основательно, что и десятилетия спустя, ежегодно собираясь, подобно лицеистам, в день окончания «кадетки», выпускники в застолье переходили на французский.
Пушкину легко давались языки, и, получив аттестат, он выбрал МГИМО, где половина мест, по неписаным правилам, отдавалась ребятам «от станка». Пушкин относился к категории т.н. «неимущих», но особо не комплексовал и был душой любой компании. Он обладал белозубой «гагаринской» улыбкой и остроумием, так что везде, где он появлялся, все начинали улыбаться. Вскоре Пушкин удостоился внимания самой привлекательной сокурсницы, дочери министра и члена ЦК КПСС.
Отцу стало известно о романе, и перспектива родства с сыном уборщицы его не обрадовала: он оперативно встретился с потенциальным женихом и доходчиво объяснил ему, что молодому человеку в комсомольском возрасте важно хорошо окончить институт, нормально трудоустроиться и постараться сделать карьеру, а всего этого может не случиться, если он не оставит в покое девочку, причем сделает это тихо и тактично. Пушкин ошарашенно пообещал и от министерской дочери отвалил. Однако она оказалась характером в папу — привыкла получать все, что хочет, любой ценой и показала родителям небо в алмазах — три попытки самоубийства (резаные вены, бельевая веревка и горсть люминала) вперемежку с нервными клиниками сделали министра сговорчивым.
Полгода спустя Пушкин снова выслушал знакомое: про институт, работу и карьеру, которые могут полететь в тартарары, если он (раз уж так вышло) не сделает все правильно и тактично. Пушкин снова дал честное слово и вскоре переехал в мемориальную высотку на набережной, где молодым оборудовали семейное гнездо на одной лестничной площадке с будущим тестем. Но счастливой развязки не получилось: невеста с диагнозом «прогрессирующая шизофрения» и со второй группой инвалидности превратила жизнь Пушкина в кошмар...
Пушкин капитулировал: возвратился в коммуналку, в комнату матери, где и жил в отгороженном шкафом углу. Тут как раз началась преддипломная практика, сокурсники разъехались по зарубежным посольствам и представительствам, лишь на долю Пушкина иностранного государства не хватило — получил работу в бюро обслуживания гостиницы, и практика автоматически обернулась распределением с положенной двухлетней отработкой диплома.
Пушкин был трудолюбив и безотказен, и наконец впереди замаячило прощение — ему предложили работу с иностранцами (о его свободном владении тремя языками вспомнили). Первой его гостьей оказалась Звезда.
Покорив Москву в семидесятом, накануне своего стремительного взлета и всемирной славы, она стала приезжать сюда с концертами ежегодно, что для москвичей, не избалованных сиянием звезд мировой величины, было событием. Она говорила, что Москва для нее — счастливый талисман.
Низкорослая, скуластая, с коротковатой шеей (Пушкин не мог этого не заметить, хотя мальчишеская стрижка — знаменитая гривка волос — такой недостаток зрительно скрадывала), — ничем не примечательная девчонка из рабочего квартала, способная затеряться в толпе. Все преображал ее необыкновенной красоты мощный голос, которому завороженно внимали миллионы людей.
Звезда поражала мир своим удивительным целомудрием. Как и у переводчика Пушкина, у нее было послевоенное полуголодное детство. Она выросла десятым ребенком в простой рабочей семье, и цепкий продюсер с детства стал определять всю ее жизнь: одежду, общение, репертуар... Он сделал из нее Звезду-недотрогу — ее фамилия не мелькала в колонках скандальных хроник, вездесущие репортеры ни разу не поймали ее ни с одним кавалером.
Она работала как одержимая, и бурным романам в ее жизни не находилось ни времени, ни места. Про нее даже говорили, что всем мужчинам она предпочитает Бога, поскольку постоянно была замечаема в церкви. И вот, ко всеобщему удивлению, в Москву Звезда прилетела с бойфрендом, знаменитым композитором, отчего плановая гастроль неожиданно приобрела для ищущих сенсаций западных журналистов (наши в те времена такими пустяками не интересовались) пикантный привкус. Между тем бойфренд ее вовсе не испытывал симпатий к нашей родине, что вызывало интерес уже у наших журналистов и перетянуло на себя львиную долю их внимания. Родная пресса настолько уже успела одомашнить зарубежную девушку, что даже ее исчезновение не было замечено сразу.
Она пропала на второй день пребывания в первопрестольной: после концерта вернулась в «Националь», поднялась до начала банкета в свой номер, откуда через несколько минут выпорхнула в сопровождении русского переводчика, в банкетном зале не появилась, и больше ее никто не видел.
Бойфренд Звезды, стареющий плейбой с копной седых волос, артистично дирижировал номенклатурным банкетом, непринужденно начав его без виновницы торжества, и так очаровал функционеров Минкульта, чиновников Госконцерта и нескольких представителей советской эстрады (число приглашенных было ограничено), что они до полуночи довольствовались лишь его присутствием. Когда ожидание достигло предела — где же наша ласточка? — плейбой, которому люди свиты время от времени что-то возбужденно шептали на ухо, вдруг сам откланялся, передав столичному бомонду привет и извинения певицы: она устала и не в силах почтить собравшихся...
На следующий день чиновники, отвечающие за гастроль, с утра стояли на ушах: Певица не приехала ни в Третьяковскую галерею, ни на творческую встречу с тружениками часового завода. От дверей ее апартаментов отпугивала табличка с просьбой не беспокоить, на телефонные звонки отвечал секретарь бойфренда, с грехом пополам говоривший по-русски, и монотонно сообщал: мадам занедужила, за час до начала концерта будет в театре. Пугало, что предложение медицинской помощи было отвергнуто, а похожий случай несколько месяцев назад уже имел место — великий французский мим, прибывший в Москву для съемок фильма с участием нашего кошачьего клоуна, тоже страдал от скверной еды, и в итоге его с перитонитом едва успели довезти до Склифа. И когда к назначенному часу Звезда в театр не явилась, администрация подступила к гостиничным дверям, требуя показать мадам живой или мертвой. Вышел лишь бойфренд и сделал официальное заявление об отмене концерта. По причине внезапной болезни, которая, как он надеялся, должна была через день-два пройти. Сообщая об этом, он снова пользовался услугами собственного секретаря, и лишь тут все заметили отсутствие приставленного к гостям русского переводчика. Впрочем, конкретные люди его уже искали.
...В первый день Пушкину пришлось изрядно поработать — он переводил двухчасовую пресс-конференцию в Министерстве культуры и нудные деловые переговоры Звезды и ее импресарио с чиновниками Госконцерта за обедом, но вечер неожиданно оказался не загружен — Певица заранее предупредила его, что на репетиции предпочитает обходиться без переводчика, поскольку музыканты понимают друг друга без проблем (хотя и попросила, чтобы он на всякий случай оставался поблизости). Простенькая, незаметная, она и производила впечатление скорее деловой женщины, чем артистки. В театре Певица скрылась в гримерной, Пушкин битый час слонялся по коридору, перекрытому охраной. Он не понял даже, как это произошло, но когда она наконец вышла — онемел.
На ней было короткое черное платьице с лямками крест-накрест, целиком открывающее руки, и никакая мишура не отвлекала более внимания от лица — отрешенного и прекрасного. Она стремительно прошла по коридору, который вдруг сразу обезлюдел, вышла на сцену и замерла в центре прожекторного круга, уронив руки и откинув голову, и стояла так — минуту? пять? десять? — божественная, неземная, под шквалом аплодисментов, которыми ее стоя приветствовали оркестр и люди в черноте зала...
Когда Пушкин рассказывал о Певице, сидя с друзьями на кухне у пропитого барда-каэспешника, хозяин, смурной и лохматый, то и дело хлопал его по плечу и кричал в нетрезвом умилении:
— Нет, ты скажи, признайся, сучий потрох, ты влюбился? Влюбился ведь, факт!
А Пушкин и не отрицал.
Они тогда душевно залили за ворот и после, перетряхивая в памяти эту историю, так и не смогли вспомнить, кто именно высказал абсолютно безумную мысль: а слабо тебе, Пушкарь, умыкнуть мадам у ее линялого лабуха? Идея казалась занятной, ее, с подначками, стали развивать: скрипач Занд предложил личный королевский «Роллс-ройс», поэт-текстовик Жмых — ключи от генеральской квартиры, кто-то еще — деньги, а хозяин кухни, как обычно, все сводил к своему любимому варианту: видала она шестидверные лимузины, а вот чтобы запросто, с водочкой под картошку и килечку, по-компанейски ночку посидеть...
Посмеялись!
А на другой вечер на этой же кухне, прокуренной и жаркой, на почетном месте — между плитой и холодильником, в антикварном кресле, найденном в свое время на помойке (тогда еще выбрасывали лишние вещи), но любовно отреставрированном и заново обитом вишневым бархатом, сидела ОНА. На подлокотнике, пьяный от водки и любви, примостился Пушкин, уронив свободную от стакана руку на хрупкое плечико Певицы, и она трогательно запрокидывала голову, когда пальцы Пушкина щекотали ее шею, и ничего не говорила, только глядела на него из-под челки карими покорными глазами.
Вокруг клубилась в табачном дыму и аромате шашлыка непереводимая на другие языки жизнь: кто-то взахлеб что-то рассказывал, и все заходились от смеха, нечесаный человек без слуха и голоса пел, лениво перебирая гитарные струны, застолье хором подхватывало припев, не в лад, но громко и радостно, и пили горькую водку полными стаканами, словно хотели побить рекорд в Книге Гиннесса. Все были свои, и Певица растворилась среди друзей, по-домашнему милая, очень русская и абсолютно неузнаваемая. («Пушкин, никак с новой девушкой нынче», — замечал из коридора кто-то из пришедших и гадал: на кого она отдаленно похожа.)
Шумную компанию хозяин постарался выпроводить поскорее, но раньше двух часов ночи все равно не получилось, и когда наконец последние припозднившиеся звучно хлопнули дверью, гостья подняла телефонную трубку. Пока она приглушенно разбиралась со своим бойфрендом, хозяева, разгребая грязную посуду, раскладывая тахту и стеля постель, пилили протрезвевшего Пушкина: ну ты отколол!.. да тебя теперь в землю зароют!.. На это ничего вразумительно сказать он не мог, лишь пожимал неопределенно плечами.
Две ночи и полтора дня они прожили на кухне в крохотной квартирке барда. Дважды Звезда звонила бойфренду, но что ему говорила и как он крутился, создавая иллюзию ее присутствия, Пушкин даже не пытался себе вообразить.
Бард и его жена старались соблюсти конспирацию, но у них был не дом, а проходной двор, и то, что хозяева не подходили к телефону, мало кого останавливало — валом валили нежданные визитеры, с которыми приходилось прощаться, не пуская дальше порога, и внезапная таинственность явно бросалась в глаза.
Около полудня во дворе появилась большая черная машина. Статный старик и пара крепких молодых людей вошли в подъезд, откуда спустя полчаса вышли уже вчетвером, сопровождая девушку в накинутом поверх черного платья рыжем манто.
Вечером Певица дала в Москве второй и последний концерт. Столичная пресса, почему-то проявив в освещении гастроли необъяснимую сдержанность, тем не менее отметила, что это было лучшее выступление Звезды, несмотря на ее неожиданную болезнь.
Утром, когда Звезда улетела на родину, сотрудник бюро обслуживания Пушкин появился на своем рабочем месте. Он обреченно ожидал сурового официального разговора, но никто никаких вопросов ему не задал ни в тот день, ни через неделю, ни спустя месяц.
Через некоторое время Пушкина вызвали на собеседование в высотный дом на Смоленской площади и предложили работу по специальности — в маленькой зарубежной стране, куда нужно было выехать как можно скорее. При одном условии: в командировку он посылался с женой. Поскольку министерская дочь находилась на излечении, а других кандидатур у нашего героя не было, поездка грозила сорваться. Но тут приятель случайно познакомил его с милой девушкой, случайно оказавшейся дочерью начальника отдела департамента, к которому был приписан Пушкин, и все устроилось: в порядке исключения загс оформил бракосочетание за два дня, а соответствующая контора оперативно сделала выездные документы.
Пушкиных провожали в «загранку» на той же знакомой кухне. Он опять примостился на подлокотнике кресла, а на вишневом бархате сидела, поджав под себя ноги и напряженно улыбаясь, его молодая жена. Был Пушкин грустен, хотя много шутил, и все порывался насвистывать популярный мотивчик того времени — итальянскую песенку «Чао, бамбино!», но сбивался на припеве и сердился: он не любил, когда у него что-то не получалось. А вообще у всех в тот зимний вечер настроение было хорошее — ко всему и старый Новый год отмечали.
Певица вскоре тоже вышла замуж, но не за престарелого бойфренда — ее сердце вдруг покорил известный спортсмен. Она, как всегда, много гастролировала по миру, однако в Москву не приезжала, собралась лишь на свой творческий юбилей. Ее концерт в первопрестольной прошел с огромным успехом — Певица, несмотря на возраст, внешне мало изменилась, и голос ее по-прежнему был чист и звонок.
На выходе из зала мне показалось, что в толпе мелькнуло лицо Пушкина. Хотя, конечно, обознался — много лет прошло, и сегодня его наверняка трудно узнать.
P.S. Сегодня певица, в одиночестве и безвестности, живет в Латинской Америке. От былой славы ей остались разве что воспоминания. И, может быть, самое яркое из них — далекая снежная страна Россия и любимый человек со странным именем Пушкин.
Рисунки В. Буркина