ВОСТОЧНЫЕ ИСКУСНИЦЫ
Игорь ТИМОФЕЕВ
Рассказ
Отечественным бандитам, отошедшим от «славных дел», посвящается...
Два закадычных дружка из «новых русских» заказали Венечке Кельменсону выписать себе свежих жен из Таиланда. Или, на худой конец, из Малайзии. Ну, в общем, оттуда, где все блестяще-игрушечно-раскосо. И при этом: преданно-неприхотливо, поголовно с навыками тайского массажа и умением танцевать животом. Да и еще со школьным аттестатом, где за предмет «Кама Сутра» стоит «отлично»...
Ребята слышали где-то, что, по западным меркам, это лучшие жены на свете. Потерянный рай, блин.
А тут как раз еще оба развелись.
Короче, эти два кореша оплатили себе таких вот двух куколок: Хвань Ю и Хвунь Дю, именно оттуда, и встречали их в аэропорту, тупо разглядывая фотографии, подкрепляясь для радостной первой встречи в ресторане и лихорадочно обмениваясь изображениями.
Надо, кстати, добавить, что для отечественного взгляда Хвань Ю и Хвунь Дю были похожи друг на друга просто замечательно.
Они и вышли навстречу русской доле сияющие и совершенно одинаковые в сопровождении главного посредника всех времен и народов Венечки Кельменсона, который тут же забрал у компаньонов причитающиеся комиссионные — не облагающийся налогом нал, и вскричал: «Шолом вам, дети мои! Будьте счастливы по мере возможности...»
— Бью, хью, бьвань, вань, дю, — вскричали хором малайские дивы, а может, таиландские куколки, и поклонились будущим мужьям характерным азиатским движением с молитвенно сложенными руками.
А те в ответ забегали глазами, растопырили руки, алкогольно передернулись, последний раз глянув в «ориентировки», гаркнули:
— Добро пожаловать! Хвань Ю — ко мне. Хвунь Дю, наоборот, — сюда!..
И прошло с той встречи несколько месяцев, которые с полным основанием можно назвать медовыми.
Ребята были в восторге от новых красавиц жен, которых они на всякий случай поначалу прописали в своих шикарных хоромах только временно. И которые, в свою очередь, души в них не чаяли, потому что, не только по ихним меркам (сука Венечка, обманул и взял товар подешевле, из вьетнамской провинции Чунь, попорченный нищетой и американским напалмом), но и по отечественным, девушкам явно подфартило.
А молодцы Саша и Паша (так звали друзей) поначалу часто наперебой и взахлеб рассказывали собутыльникам и напарникам интимные подробности, сдобренные кулинарными тонкостями азиатской кухни. Главным в их рассказах было, пожалуй, то, что оба буквально носили своих совсем крошечных, по сравнению с ними — бугаями, жен на руках.
Кстати, у них и дела пошли намного удачнее, и, как им показалось, именно после приобретения-обладания маленькими азиатскими дивами.
Дошло до того, что никого больше не приходилось ни бить кастетами и просто кулаками, ни ставить утюги на живот. Рэкетируемые и прочие несчастные на их участке сами несли деньги и просили войти в долю. Все чинно, благородно, с почти японской вечной улыбочкой, как в каком-нибудь Токио или Рио-де-Жанейро.
Хотя, может, это случилось и потому, что в делах их лихих наступали новые времена, когда все понемногу устаканивалось и так называемая «крыша» постепенно превратилась в часть коммерческой структуры, где уже не надо было больше никого пугать и убивать, а нужно было просто делать деньги, расширяясь и осваивая новые рынки.
Зарабатывать, а не грабить. Это нравилось друзьям намного больше.
Ведь это просто работа у них попервости была такая. А когда она, такая, закончилась и первоначальный капитал был накоплен, они с удовольствием окунулись в дела, которые во всем остальном мире называются — легальный бизнес.
(В общем, все — как когда-то описывалось в советских учебниках про акул дикого капитализма.)
И стали они постепенно завоевывать в нормальных делах авторитет не как костоломы, а как удачливые бизнесмены.
Получили даже звание лучших купцов-перекупщиков месяца и выступили по местному телевидению.
Подарили детскому дому десять тысяч долларов.
«Мы теперь как бы представляем верхний слой нового среднего класса», — сказали Паша и Саша в микрофон.
Постепенно Паша и Саша стали вызывать всеобщую черную зависть. И это, как известно, до добра не доводит...
Ведь главным руководителем Паши и Саши, приметившим их еще в подвальном спортзале, где они качали себе светлое будущее, начальником, паханом, «полковником» и «вором в законе» был очень опасный человек по кличке Бор. Ему-то как раз доставляло ба-а-льшое удовольствие кого-нибудь помучить.
Был он настоящий злодей и садист, любивший, когда под рукой не было других жертв, засовывать в специально закупленную для этого микроволновую печь попавших в ловушки-клетки крыс и мышей из подвала своего огромного дома.
Больше всего его возмутило именно то, что его подчиненные, как ему показалось, возомнили, что они сами теперь могут вершить свою судьбу и дела, могут ему больше не подчиняться и отойти, отпочковаться и вообще — почувствовать себя свободными и счастливыми. Такого Бор потерпеть никак не мог.
Но сказал он им добродушно, когда приказал прибыть к себе, трепещущих, в резиденцию, для начала эдакое нейтральное:
«Ладно, я слышал, вы хотите свое дело открыть. Ладно... Ничего вам не будет. Даже дам денег, работайте, это деньги, которые вы заработали, пока были в команде. Но теперь все. С вас будут брать, как со всех. Теперь вы не наши — вы все остальные...»
Говоря это везункам Паше и Саше, Бор с удивлением отмечал разительную перемену в лицах подчиненных.
Лица, конечно, были у них напуганные и почтительные, как и раньше, но они уже не были бандитскими жесткими физиономиями, которые он привык видеть вокруг себя.
Подействовала любовь на Сашу и Пашу самым благоприятно-благородным образом. Кожа у них утратила грубость, шероховатость и красноватость, но это, очевидно, еще можно было объяснить хорошо сбалансированным восточным питанием.
Но никак не объяснишь питанием проявившийся некий свет изнутри, какие-то блаженные улыбки, которые иногда появлялись у них на секунду, когда они забывали, где находятся, и вспоминали что-то свое, потайное. И это стало для Бора последней каплей.
И когда они уходили, радостные и удивленные, что их босс не такое уж говно, как они считали, и что все, в общем-то, хорошо закончилось, он, как Мюллер Штирлицу, бросил вдогонку:
«Да, еще, браточки, чуть не забыл... Приведите-ка вы своих бабенок ко мне вечером в пятницу, когда придете отметить ваш отход...»
И зловеще улыбнулся, видя, как побледнели цветущие щечки у Паши и Саши.
Они-то ведь прекрасно знали, чем кончаются в загородной резиденции традиционные Боровские уик-энды с баней...
Да, очень загоревали друзья после такого приказа. И еще с понедельника, повесив забубенные головы, запили с горя, забросив все дела, а к среде, опухшие и безвольные, обо всем рассказали своим подругам, которые, если не все разобрали в повествовании в языковом плане, зато все осознали и поняли любящими сердцами.
И вот в разных концах города, выслушав о том, что им предстоит в нынешнюю пятницу, Хвань Ю и Хвунь Дю поступили совершенно одинаково.
Они покивали, как всегда радостно улыбаясь, своим любимым мужьям, раздели их, проводили в ванны-джакузи, там хорошенько отмочили и помыли. Уложили в постели, растерли и помассировали настоящим тайским способом.
Потом вволю напрыгались на них, принимая специальные позы и заряжаясь нужной энергией по системе индийских йоговских тантр. Мужья, обессиленные, но довольные, предварительно напоенные восточными травами, захрапели, сказав перед этим совершенно синхронно: «Мы порешим этого козла недоделанного в законе, потому что нет таких законов, чтобы любимых баб, пусть и у бывших своих, отымать...» На что Хвань Ю и Хвунь Дю, нежно погладив тех по головкам, сказали в вольном переводе следующее: «Не печальтесь, голубки, спите спокойно — утро вечера мудренее...»
Потом быстро оделись и пересеклись для тайного совета в центре города... Неведомо, о чем они совещались, но позже их можно было видеть около вьетнамских общежитий, откуда им в такси выносили много сумок из полупрозрачного жесткого пластика, на «молнии», которыми так любят пользоваться «челноки».
А все это время, и еще примерно два дня, мужья их спали беспробудным сном в своих кроватях, опоенные таинственными любовными зельями. Общим счетом — до десяти вечера пятницы, вставая только, наподобие лунатиков, чтобы дойти до туалетов, справить малую нужду и вернуться обратно.
И вот наступил вечер момента истины.
Синхронно опять же раздались звонки в квартирах бедолаг, и открыли посланцам пахана, скабрезно ухмыляющимся, восточные искусницы. Были они уже в национальных одеяниях и традиционных соломенных шляпах-колпаках.
Жестами и ломаными русскими словами объяснили они «шестеркам», что мужья больны и что они одни, без них, доберутся до владыки. И все с собой они собрали для предстоящего пиршества вот в этих плетеных баулах.
«Шестерки» потребовали открыть емкости и увидели там всякие кушанья и разносолы в красивых фарфоровых чашечках, коробочках и кастрюльках. Вспомнив рассказы Паши и Саши и уверяя себя, что они проверяют приготовленное на наличие яда, они продегустировали все.
(Кстати, попробованное так «шестеркам» понравилось, что они с трудом заставили себя остановиться...)
И вот они помчались в огромных джипах с разных концов города к развратному пахану, у которого в огромный его член были вшиты специальные шарики и выколота из-за презрения к боли и молодечества на верхней плоти оса, приготовившаяся ужалить...
Дворец его, где-то неподалеку за окружной дорогой, сиял. Бор пригласил на угощение своих дружков — руководителей других преступных группировок. Хотел и тут сразу решить два дела: договориться о разделе сфер влияния, а заодно не только самому насладиться женами своих бывших подчиненных, но и подло пустить тех по кругу...
...Главный злодей во главе праздничного стола был великолепен. Только что из парилки, с простыней через плечо, прямо римский патриций или верховный жрец, с синими иероглифами и кабалистическими знаками-картинками на красном распаренном теле. И их (наколок-знаков) было без счета. Для посвященных соратников и корешей они читались как летописные круги на срезе дерева. Бор носил их почти как царские ризы, корону и прочие атрибуты власти и богатства государя...
Страшные предупреждения всем читались не только во взгляде Бора, но и на веках, когда те прикрывали глаза. Трепещущий, оказавшийся рядом народ обнаруживал и шептал эхом выколотое на них зловещее: «Не буди».
А плечи Бора украшали синие полковничьи погоны — знак принадлежности к высшей воровской касте. Один из них проткнут ножом: «Я убил мента» — так расшифровывалась на блатном новоязе эта аллегория.
Так же симметрично, слева и справа над ключицами, у него были выколоты два черепа с костями, один из которых, спрятанный в данный момент под простыней, был выполнен пунктирной линией — это означало, что смертная казнь для зека Бора была в свое время заменена тюрьмой.
Внушала страх и трепет у посвященных также оскаленная голова барса. Помимо страшности, ловкости и беспощадности ужасного зверя Бора-барса, аббревиатура БАРС еще расшифровывалась как «бей актив, режь сук».
В самом уязвимом для всех животных месте, на животе, тоже сейчас скрытом от посторонних простынями и скатертью, мастерски изображены были карты, бутылка с рюмкой, шприц, пистолет, нож и обнаженная женская фигура. Обрамляла все пророческая надпись: «Вот что нас сгубит...»
А под столом, на коленях, прятал Бор выколотые звезды. Конечно, это означало, что он гордый человек и ни перед кем никогда не преклонит колени.
Да...
Кстати, напоследок, — для Паши и Саши, если бы они сейчас здесь были, Бор мог продемонстрировать на спине милую картинку: изображение палача с топором. Что означало для них на том же блатном языке: «Чти закон воров»...
Но для девушек, как уже упоминалось выше, Бор припас кое-что иное...
В древних наскальных изображениях царь, фараон, патриарх не только сидит выше и по размеру больше своих подданных. Он также наделялся огромным (царским) детородным властелином.
Скорее всего, Бор и ощущал себя таким вот первобытно-общинным и рабовладельческим властелином.
Но продолжим.
Другие гости смотрелись не столь колоритными, как хозяин, но, конечно, тоже были весьма отвратительны.
Красивы в этом сборище были только пышнотелые девушки, обслуживающие их, но на лицах у них читались профессиональная усталость и равнодушие.
...Вьетнамок ввели в пиршескую залу. Все смолкли. Свежие их лица светились восточными непроницаемыми улыбками и внутренним светом. Большие блестящие глаза спокойно смотрели из-под соломенных шляп. Они походили на детей, пришедших на экскурсию разглядывать восковой исторический паноптикум.
— Где же ваши добры молодцы? — вскричал Бор хрипло, радостно и зловеще. — Неужто испугались? А, заболели, бедные... Ай-ай-ай. Ну, тем хуже для них... Сюда идите, девоньки. Ближе, ближе, ближе...
Вьетнамки, на ходу доставая припасенную провизию, беспрерывно кланялись.
Они расставили все перед пирующими, ловко находя места между многочисленными закусками и бутылками.
Продолжая улыбаться, маленькими ручками положили на тарелки главное их коронное блюдо — еще теплые мясные шарики в неповторимом соусе. В шариках этих было множество разных сортов мяса, а трав и пряностей в соусе и не счесть...
— Раздеть их, — приказал Бор, отведав угощение. — И пусть станцуют передо мной.
Но когда к ним потянулись грубые руки, восточные девушки, все еще продолжая улыбаться, сделали ладошками вверх запрещающие знаки и стали сами снимать с себя одежды, извиваясь в такт чуждой им западной музыке.
А в это время, или нет, чуть раньше, когда Хвань Ю и Хвунь Дю входили в ворота Боровского особняка, Паша и Саша наконец очухались и вспомнили-поняли, где сейчас находятся их любимые вьетнамские жены.
(Да, чуть не забыл, Хвань Ю и Хвунь Дю в свое время дали понять жестами и пальчиками на карте мира, что они никакие не таинственные таиландки или малазийки, а социалистические вьетнамки. Но мужья уже так привязались и полюбили их к тому времени, что простили невинный обман не только им, но даже суке Венечке Кельменсону.)
Конечно, настоящая любовь требует самопожертвования.
И потому они решили действовать. Друзья натянули, опять же почти одновременно, штаны в разных концах города, проверили свои «ТТ», засунули в карманы по две «лимонки», запасные обоймы, дымовые шашки, штык-ножи. Надели под камуфляжные костюмы бронежилеты. Написали на имя министра внутренних дел все плохое про Бора и его приближенных, послали это в свой банк с уведомлением отправить написанное только в случае их смерти.
Да, по всему было видно, что они готовились принять последний и решительный бой.
А тем временем у Бора все происходило не так, как всегда. Хвань Ю и Хвунь Дю все делали сами, как бы предугадывая дальнейшие гнусные и подлые приказания хозяина.
Протанцевав перед Бором и его гостями стриптизный танец и полностью раздевшись под их вскрики и матерные восклицания, они, нисколько не смущаясь своей наготы, взяли Бора под руки и повели к роскошному царскому ложу с встроенным позднее водяным заграничным матрасом.
И вскоре в тайском массаже красиво переплетались белые-белые точеные фигурки вьетнамских богинь и жилистое сине-красное тело хозяина.
Все завороженно смотрели. «Вот это б..., вот это класс, — выражали вслух свои эмоции паханы. — Смотрите, коровы сисястые, — говорили они здесь же присутствовавшим девицам, — как мужиков обхаживать надо...»
Бор млел. Ничего не предвещало дальнейшего. Ему так было хорошо, что он грубо оттолкнул своих любимых наложниц, когда те ревниво тоже захотели поучаствовать и приложиться.
Остальные гости с горящими красно-потными физиономиями сгрудясь ждали своей очереди. Кто не выдерживал картинки, впопыхах хватал для пользования отечественную девицу, горько вскрикивающую, что ей не дали досмотреть и поучиться.
— Ну, хватит, — не выдержал Бор.
Тут он замялся. Ему захотелось прошептать: «Не останавливайтесь, продолжайте, мать вашу». Но он побоялся не выдержать ласковой истомы. И еще ему вдруг захотелось совершить в жизни хоть один добрый поступок и послать девушек с миром к их возлюбленным. Это произошло, когда он первый раз встретился с ними глазами, переводя взгляд с одной на другую. Взгляды их говорили: «Отпусти нас, пожалуйста, мы ведь и так все сделали для тебя хорошо и как умели. А сейчас, вот именно сейчас, отпусти нас. Ты об этом не пожалеешь...»
Но тут заклокотал самый нетерпеливый и наступающий на пятки конкурент — пахан № 2. Тоже размякнув и потеряв чувство меры, он потянул бесцеремонно одну из вьетнамок, а именно Хвань Ю, на себя. Бор очнулся от сладкого сна, собрался и стал самим собой.
— А ну, ша, я сказал, я первый. Ну, шалавы, ко мне...
Хвань Ю и Хвунь Дю, потупив взоры, уселись на пахана. Одна на голову, другая рядом с органом и шариками.
Бор был на самом верху блаженства, когда, незаметно переглянувшись, обе девушки, мощно вильнув бедрами, сломали пахану шею и его страшный уголовный орган одновременно.
Разом схватились за животы многие из присутствующих и закричали страшными голосами. Им вторили такие же крики из прихожей, предбанников и сторожек. Почти все попробовавшие мясные шарики и другие угощения почувствовали, как у них раздирает внутренности. У некоторых кровь пошла горлом.
...Вьетнамки бросали в отравленных звездочки, которыми пользуются ниндзя. Их они доставали из своих черных блестящих волос, шапками уложенных вверх.
Один из авторитетов, тот самый, который хотел овладеть Хвань Ю раньше Бора, превозмогая боль, бросился на девушек с криком: «Ах вы, стервозы азиатские, вот вы как, убью!»
Хвунь Дю порешила его крошечной пяточкой, заехав ею в нос несчастному.
В это время Хвань Ю поливала присутствующих короткими очередями из автомата Калашникова.
Теперь уже можно сказать, почему девушки действовали так профессионально. У себя на Родине они с малолетства состояли в секьюрити у большого партийного босса и были соответствующим образом обучены.
Босс их, за которым стоял весь извращенный тысячелетний восточный опыт, прекрасно понимал, какой грозной силой могут быть беззаветно преданные женщины, натасканные на охрану с детства.
И поэтому, кстати, умер в постели своей смертью, хотя занимался со времен американцев не только политикой, но и торговлей наркотиками. И Венечка Кельменсон тогда уговорил, между прочим, девушек переехать в Россию только потому, что те на тот момент были как бы не у дел, в трауре по боссу, которого любили как отца и готовились, по его пожеланию, наконец начать личную жизнь.
Но вернемся к битве.
Да, такого не могли сделать ни конкуренты, ни различные силовые ведомства, хотя те и другие давно этого хотели. Враз были обезглавлены несколько мощнейших преступных группировок города, а позже, когда милиция начала смело брать оставшихся растерянных «шестерок», не приглашенных в резиденцию, и сами группировки полностью нейтрализованы.
Последними в зале, уже насовсем, упали пронзенные пулями пара наложниц Бора, которые жили в доме постоянно. В начале перестрелки они упали на пол понарошку, визжа и закрывая уши руками. Когда все кончилось, Хвунь Дю и Хвань Ю помогли им подняться, отложив оружие, тем самым давая понять, что они не воюют с женщинами. Но наложницы хотели отомстить за своего хозяина, а также еще не могли простить вьетнамкам, что незадолго до смерти Бор оттолкнул их. Поэтому, притворившись благодарными, наложницы улучили момент, когда девушки повернулись к ним спинами, занесли над мстительницами столовые ножи, незаметно взятые ими с пиршеского стола. Но раздались еще выстрелы. Их убили Саша и Паша, подоспевшие как раз вовремя.
Кончилась короткая жизнь наложниц, окрашиваясь для них розовым единственный и последний раз в жизни...
Это вытекающий бесцветный силикон из их грудей, смешиваясь с кровью, давал такой приятный оттенок.
Были еще выстрелы. Четверка, имея боевой опыт, прочесала дом. Каждый авторитет привез с собой много своих головорезов. И не все из них сразу поспешили на выручку шефам.
«А-а-а-а», — вскричал наконец последний раненый, превращаясь в труп.
Кровью было залито все вокруг.
(А чего ей не залить — в каждом человеке крови по десять литров.)
Четверо любящих перевели дух.
Только что они испытывали ни с чем не сравнимый восторг, праведный гнев и прочие побочные эмоции.
Теперь Паша и Саша во все глаза смотрели на своих все еще обнаженных любимых женщин с автоматами в руках.
Только Паша и Саша хотели задать Хвань Ю и Хвунь Дю соответствующие ревнивые вопросы, но слова застряли у них в горле.
Они бросились друг к другу, возбуждаясь разом от разлуки и всего содеянного. И тут же посередине побоища, дымящихся трупов, крови — совокупились с криками и неземными эмоциями.
А после, уже по пути домой, все проанализировав, поняв и оценив, что произошедшее есть благо, они твердо решили стать другими.
И даже больше — сделать другими всех других и заделаться эдаким семейством отечественных бэтменов и суперменов, искореняя зло в родном городе и заодно помогая всем влюбленным.
Так что грядущее готовило новые битвы.
Но это уже следующие истории...
Иллюстрации В. Буркина, фото из архива И. Тимофеева