С некоторых пор так называемых «простых людей», которые по простоте душевной, не задумываясь ни о чем, могут сделать бог знает что, я боюсь больше, чем профессиональных киллеров: те зря убивать не станут. Другое дело — «простые люди»: их разборки друг с другом и окружающим миром не поддаются логике
Частная жизнь
История любви
С простой и добродушной женщиной по имени Екатерина Ивановна мы познакомились на прогулке: мой пес Ник, веселый рыжий колли, называемый иногда Никитой, рванул к маленькой коляшке — знакомиться! «Она у нас девочка, — строго представила ее Екатерина Ивановна, — а у вас небось мальчик?» Ник понятливо вильнул хвостом, узнал, что маленькую очаровательную колли зовут Линда, они принюхались друг к другу — и понеслись по траве, как два веселых рыжих вихря. С этого дня поляну мы назвали именем новой знакомой, и скоро выяснилось, что это была не просто встреча, а встреча Ромео и Джульетты, только хвостатых. Они ждали друг друга с таким нетерпением, какого на человеческом языке не описать, поводки натягивались так, что мы с Екатериной Ивановной неслись навстречу друг другу, как на водных лыжах.
Они играли друг с другом так изобретательно, что ритуалу ухаживания могли бы поучиться люди: Ник все норовил подарить Линде какую-нибудь веточку или палочку, а уж о том, чтобы без игры взять и пойти на приступ, и речи не было! Попытки такие Никитой, как и всяким нормальным мужчиной, предпринимались (из чего я сделала вывод, что Ник — мужик нормальный), но надо было видеть, как он ее долго уговаривал, как они валялись в траве, как прыгали друг через друга — многие останавливались посмотреть, как играют колли, а дети просто пищали от восторга. Из-за Линды Ник, обычно добродушный, мог подраться — и уж тут он был беспощаден к любому сопернику, будь то кавказская овчарка (вернее овчар) или дог, в два раза выше Ника. Стоило спросить: «Ник, где Линда?» — и он несся на заветную поляну, так что я остерегалась произносить всуе имя любимой. Когда он познакомился с молодой овчаркой, тоже по имени Линда, то удивленно посмотрел на меня: вы что, совсем дураки? Как может быть еще одна Линда?! Ник и сегодня убежден в некотором человеческом слабоумии: это ж надо — разных собак называть одинаковыми именами!
Когда надо было расставаться, а расстаться с Линдой добровольно не было никаких сил, я ждала, пока Екатерина Ивановна уведет ее («Линда, пойдем домой, девочка моя!»), и, держа Ника за ошейник, из которого он готов был выпрыгнуть, говорила одну фразу: «Ник, она ушла... Видишь — она ушла». Не знаю почему, но эта фраза оказывала на него магическое действие — видимо, своей безысходностью, которую он чувствовал: продолжал тяжело дышать, но все-таки как-то смирялся со словом «ушла» — а потом с надеждой смотрел на меня: но ведь завтра она придет? Собаки смотрят на хозяина как на главного собачьего бога. От него зависят твоя жизнь и смерть, твоя любовь и свобода...
Однажды с Линдой пришла гулять белесая молодая баба — вернее, гуляла Линда, а баба сидела на бревне и иначе как «б...» (прошу прощения у всех знакомых собак за это человеческое слово) очаровательную, преданную, веселую Линду не называла. Ник вроде насторожился, но чужой хозяин — тоже хозяин, нельзя ссориться с чужим богом! Ник не то чтобы был труслив — нет, но он страшно не любил, когда при нем били, ругали и унижали других собак: после этого он в упор не видел таких хозяев. Но бабешка по имени Марина Васильевна оказалась дочерью добрейшей Екатерины Ивановны и не оставила Нику никакого нравственного выбора. Он ее принял как второго хозяина своей любимой. Второй бог — это, что ни говори, тоже бог. Если б я, как Ник, поняла это сразу, то, может быть, и не случилось того, что случилось, и мне бы сейчас не казалось, что сверху, с небес, на нас смотрят умные и преданные собачьи глаза, напоминающие веселые маслины. Да, но разве сейчас они веселые?..
...Встречи наши продолжались, Ник мчался навстречу Линде — и она к нему, и, обменявшись приветственным лаем, они так же вихрем носились по кустам и траве — и с таким же восторгом смотрели на них дети, которые потом приставали к родителям: «Мама, купи мне таких же Лесси!» Фильм об умнейшей собаке многие уже подзабыли, а вот имя — осталось.
Между тем Линда совершила подвиг, достойный киношной колли, — спасла своих непутевых хозяев от пожара. Что-то они оставили на плите в разгар очередной пьянки, легли спать — и если бы не Линда, которая стала скулить, царапаться и стаскивать одеяло со своих спящих беспробудным сном алкашей, все кончилось бы плачевно. Во время прогулок Екатерина Ивановна рассказывала мне сериал своей жизни. Сериал получался невеселый: муж пил, но бог его прибрал, пьет сын — дети его бегают раздетые, ждут, что бабка им принесет, пьет дочь, вот эта самая белесая баба, которую Е.И. звала всегда почему-то не иначе, как Мариной Васильевной. Марина Васильевна пила перманентно (хоть и не знала этого слова), перманентно меняла мужей, которые, по словам Екатерины Ивановны, были ее недостойны, но в то же время была доброй: вот, еще одну собаку взяла, кавказца — такой красавец! А ведь чуть не погиб у злых людей.
Меня что-то кольнуло: «А Линдочка как же?» Двоих, конечно, тяжело держать, сказала добрейшая Е.И., да и толк с нее какой? Она ведь не овчарка, не защитит, если что. Хотя нет, вот Марина Васильевна намедни шла поздно вечером выпимши, к ней кто-то пристал — так Линда так залаяла, девочка наша, что тот прям отскочил! Ну пока вдвоем поживут, с кавказцем, а там видно будет... Мне хотелось (ведь хотелось!) сразу взять любимую Ника домой, как и положено среди людей (любимые должны жить вместе), но если б не тесная хрущоба, не больные люди в ней, не работа сумасшедшая... Простит ли меня бог за малодушие? Вернее, два бога — человеческий и собачий? Или он все-таки один...
А добрейшая Екатерина Ивановна поведала, что она, чтоб прокормить Марину Васильевну, которую выгнали из магазина в очередной раз, срочно устраивается уборщицей в одну из хороших гостиниц: обещали платить триста тыщ, так что с Линдой гулять она уже не сможет. Вставать придется в шесть утра, а уж вечером — какие гулянья, ноги болят, да и сама она диабетик... И тут второй раз единый бог посмотрел на меня с небес и шепнул: возьми собаку у этих людей! Никита про эти переговоры с небесами ничего не знал, но уши держал настороже, пока любимая ходила вокруг него, умильно глядя смышлеными маслинами.
Через неделю мы встретились: Екатерина Ивановна вела красивого кавказца, который зло зарычал на Никиту — и тот не остался в долгу, готовый к драке: ведь Линдочка крутилась возле кавказца и играть собиралась с ним. «Мешает ему — и все тут! — с досадой сказала Е.И. — Крутится под ногами. Хотели ее соседям отдать — так она опять сбежала к нам». Мы с Ником шли домой с неспокойной душой.
Прошел месяц — на поляне любимой не было. Прошел другой, и я подумала: уж не случилось ли что с добрейшей Екатериной Ивановной? Мало ли что учудила по пьянке родная дочь Марина Васильевна? И вот наконец мы встретили добрейшую Екатерину Ивановну. Она вела на поводке заметно выросшего кавказца в наморднике. Ник помчался к ней со всех ног. Я перевела вопрос Ника по-человечески и спросила:
— А где Линдочка? Не болеет?
— Усыпили, — просто сказала Екатерина Ивановна. — Марина Васильевна сказала: ну куда нам две собаки, ты только на них и работаешь!
Я даже не нашлась, что ответить на эту простоту, — мы с Ником развернулись и пошли прочь. Он ничего не понял: его хвост продолжал свою веселую работу, а доверчивые глаза спрашивали: почему? Почему мы уходим? Где Линда? Ведь мы пришли на ее поляну.
— Она ушла, Ник, — сказала я ему. — Она ушла...
Я хотела сказать ему правду, но не смогла — ведь в глазах его еще оставалась надежда на завтрашний день! Ведь завтра она придет?
— Ник, она ушла, — еще раз сказала я, — совсем ушла.
Не могла же я говорить ему о добрейшей Екатерине Ивановне и ее дочери-алкоголичке Марине Васильевне, которые убили его любимую. Убили просто так, по пьянке или с опохмела, словно выпили стакан воды. Однако Ник что-то понял, но по-своему, по-мужски, — он вырвался из ошейника и как ветер полетел к кавказцу: несмотря на то, что тот раздобрел на харчах, которые предназначались «нужной» собаке, Ник сделал с ним, что хотел! Он свалил его с ног, вцепился в шею, рвал, как кролика, пока добрейшая Екатерина Ивановна не стала кричать:
— Да заберите вы своего пса, он нашего убьет! Никита, ты что, с цепи сорвался?!
Ник остановился и посмотрел на нее, тяжело дыша. «Где Линда? — спрашивали его бешеные глаза. — Где?»
Е.И. заторопилась и поскорей увела своего потрепанного любимца, а я, взяв Ника за ошейник, пыталась сказать так, чтобы он понял:
— Ник, она ушла. Совсем ушла. Все!
Рыжий мой пес постепенно приходил в себя, и бешенство в его глазах сменялось болью. В наших отношениях слово «все» означало действительно все, окончательные расчеты: когда в миске кончалась его еда или в тарелке не было воды, я говорила «все»! — и поднимала руки вверх, чтоб он убедился: да, действительно, все, без обмана, и ничего больше нет. Но ведь то еда, а любовь — это совсем другое, с ней не может быть «все»!
Мы больше не ходили на эту поляну. А если проходили мимо, я втолковывала ему, когда он рвался: «Нет, Ник, она ушла». Когда хозяева разных собак — овчарок, боксеров и пуделей — громко звали их: «Линда!», Ник смотрел на меня с недоумением: разве так бывает? Ведь Линда одна!
Я с ним соглашалась: он прав! Жаль, что хозяину нельзя вести себя так же, как его собаке, — Ник мог вцепиться в горло кавказцу, хотя тот ни в чем не виноват (может, и его постигла участь Линды?), а я вот не могу вцепиться в горло Марине Васильевне, не просыхающей ни в будни, ни в праздники, и ее добрейшей матери — я бы их, конечно, отпустила, как Ник отпустил кавказца, но они хотя бы на минуту уяснили, что такое боль, что такое любовь и смерть и что это такое — зависеть от чужих лап и чужой глотки.
Наталья АРТ