ВОПЛОЩЕНИЕ АБСУРДА

Специальный репортаж

Солнце палит жутко. Я прислонился к раскаленным бетонным заградительным плитам. С удивлением смотрю на затянутого в бронежилет, спокойно посасывающего сигаретку солдатика.

— Жарко, — говорю я.
— В бронежилете не может быть жарко, — резонно отвечает он.

По пиву!

Копоть, смешанную с пеплом, вдыхать невозможно. Мгновенно высохла и почернела на щербатом асфальте кровь. Кузова машин не горят уже — тлеют. Горками пепла осыпались шины. Видно, как дрожит и плавится воздух. Трупы увезли. Люди не расходятся — рассматривают пятна на асфальте.

15-й молсовхоз, где это случилось, километрах в 30 от Грозного. Рядом российский пост.

Я из кабины раскаленного и закипевшего «рафика» смотрю, как чеченцы из стоящего перед нами «КамАЗа» таскают под маскировочную сетку заваленного мешками с песком блок-поста ящики с пивом. Это плата за проезд.

— У нас брать нечего, — говорит мне водитель «рафика», — пива хочешь?

— Хочу, — отвечаю я.

Он достает из-под сиденья горячую, запыленную бутылку «Жигулей».

Пиво шипит, льется мне на ботинки.

Я выхожу из машины, иду к посту. Останавливаюсь у таблички: «Стой. Застрелю!» В щели между мешками — дуло автомата.

— Руки за голову, харя чеченская! Медленно! Читать умеешь?

Я подчиняюсь. Из-за мешков выходит загорелый, татуированный, в черных зеркальных очках крепыш. Он разрешает мне медленно, без резких движений достать документы. Он долго и внимательно вчитывается в редакционное удостоверение, изучает командировочное, разглядывает паспорт.

— Ну и чего?.. — заключает он.

— Да пивка бы...

Кончать всех...

Чеченцы орут, обижаются, дергают меня за одежду, размахивают руками, каждый хочет обратить на себя внимание, каждый считает, что истину говорит. Они утверждают, что в Махкетах никогда не было штаба Яндарбиева. А Гехи, Шали и Старые Атаги не могли быть базами боевиков. Может, кто и заходит, так это ж их дома. И потом здесь все без оружия. Так почему из-за одного-двух все страдают? Зачем всех бомбить?

Возможно, это правда, потому что никто не будет сидеть и ждать после сто первого предупреждения, когда посыплются бомбы и накроет «град». А если кто из боевиков и был в селах, то к началу обстрела и уж тем более на момент «зачистки» они уже копили очередную порцию ненависти где-нибудь в горах.

Все, что сейчас здесь происходит, внешне выглядит полным абсурдом. Бомбардировки и обстрелы ведутся по полупустым селам. Жители издалека, с российских блок-постов смотрят на свои дымящиеся дома, гадают, куда это сейчас залетело, воют, утирая слезы и сопли, глупо и безнадежно спрашивают у прыщавых российских подростков с автоматами: «За что?»

Но то, что этот абсурд — воплощение российской политики в Чечне, понимают обе противоборствующие стороны.

Сидя на броне БТРа, спиной к неинтересным уже для него разрывам, российский солдатик, подперев дулом автомата небритый подбородок, лениво говорит мне, что «дерьмо уже хватит размазывать — выборы кончились, теперь здесь все кончать надо».

«Нас контрактники быдлом называют, — растирает мозолистыми ногтястыми пальцами слезы по морщинистым щекам чеченская тетка, — если мы чеченцы — не люди разве?»

В войсках не хотят переговоров. Сепаратисты в них не верят. И те и другие понимают их бессмысленность. Военные говорят о скорой победе. Боевикам терять нечего. И те и другие все уже выбрали.

Голоса избирателей

В Грозном я разговаривал с чеченцем, которого Басаев приговорил по законам Шариата к наказанию палками за то, что тот сотрудничает с завгаевскими властями. Это местный интеллигент, преподаватель истории, с ромбом высшего педагогического образования на лацкане пиджака.

Он, когда мы остались одни, понизив до шепота голос, сказал мне: «Ельцин — наш президент».

В Чечне сейчас много заждавшихся мира. Много тех, кто пострадал от дудаевского режима. Достаточно и тех, кто так и не дотянулся до криминальной кормушки, чьи тейпы малочисленны и слабы. Тех, кому просто не хватает денег, чтобы выжить.

На пыльных и разрушенных улицах Грозного в новеньких серых х/б, с автоматами, в форменных кепариках с кокардами патрулируют днем чеченские милиционеры. Они тоже из этих. Они с пристрастием проверяют документы у чужих, снисходительно, если не видят русские, журят своих. Но я точно знаю, видел, что потребуй тот же Басаев, они без разговоров отдадут ему не только автоматы, но и серые свои кепарики.

В селе Махкеты после «зачистки» федеральные войска освободили из шариатского плена нещадно битых соплеменниками чеченцев. Ни один из плененных не пылал благодарностью к освободителям. Все, несмотря на кару, разбрелись по своим селам и от мучителей не скрываются.

На митинге у консервного завода шевелится, шумит потная, возбужденная толпа. Все под прицелом двух пулеметчиков. Контрактники сидят на крышах «Уралов», палец на курке, щурятся на солнце. Толпа кричит: «Аллах акбар! Мы выбираем свободу! Завгаева и прихвостней да постигнет кара!»

Они требуют найти убийц тех 12 человек, которых расстреляли и сожгли в 15-м молсовхозе. Я замечаю среди потных рубах и сбившихся платков педагогический ромб. Он тоже орет: «Да постигнет кара!»