Михаил Ъ-Новиков
Сидеть на московской скамейке может только гуманоид
Собственный зад надо любить. Беречь. Может быть, даже приумножать. Хотя бы уж потому, что его — этот зад — очень не любит московская мэрия. За что — непонятно, но такие чувства, как любовь и неприязнь, иррациональны. Однако поступки, продиктованные этими тайными, подспудными эмоциями, часто воздействуют явно и в открытую на самые чувствительные точки бытия вроде вышеупомянутой.
Но по порядку. Вообще, я давно и счастливо избавился от наваждения общественного транспорта столицы. Года не те, психика подорвана напрочь и выносить клаустрофобическое метро и ревущие и искрометные троллейбусы становится все тяжелей. Но иногда по весне, словно зверя на случку, меня все же тянет в глубины моря народного. Бросив авто во дворе, я выхожу на проспект, напевая из Окуджавы: "Мой синий троллейбус по улице мчит...". Давно уж не синь троллейбус, а пестр и исписан всякими адидасами; давно уж он не мчит, а влачится — так мимо чего ж он влачится? Правильно, мимо остановок. В них и загвоздка. Остановки стали не те. Не знаю, чем были плохи старые, капитальные — помните? — из таких стеклянных непрозрачных кирпичиков, дачно-сортирной архитектуры.
Наверное, именно непрозрачностью и были плохи. Трассы тут правительственные, всякое может случиться, всякое ездит, так мало ли что. Надо, чтоб все видать было. И поставили новые. К Олимпиаде. Потом еще новые. И мы пришли к тому, что имеем: витринные стекла и перфорированная металлическая скамеечка. Изящно, компьютер, а не будка. Урн жаль только нет — плюнуть некуда, окурок бросить некуда, не говоря уж о пивной банке. Но не это страшно. К тому же, понятно, урны опасны: бомбочку можно положить. А тут это едет! И если рванет!.. Нет, отсутствие урн мы им простим. А вот чего не простим, это проклятых железных скамеек. Усидеть на такой дольше трех минут сможет только гуманоид, какой-нибудь робот-полицейский. Теплокровное существо не выдержит.
Эти скамьи, конечно, метафора всех новых московских удобств. Изящество исключительное, только пользоваться невозможно. Вы спросите — а чего сидеть-то там, на этих остановках? Тут наконец я и добрался до истинной цели этой колонки — до высокой культурологии. Итак, как же я отморозил свой зад? Очень просто: я зачитался.
Не Делезом, не Дерридой. Даже не набоковским комментарием к "Онегину". Я зачитался Полиной Дашковой. Подвигло меня взять в руки ее тома удивительное событие, устроенное издательством "ЭКСМО-пресс": московским журналистам показали живого автора-бестселлерщицу. Дело в том, что в узких кругах пишущих отношение к носителям таких звонких имен, как Маринина, Корецкий, Дашкова etc, бытует несколько скептическое. "А, бригадные генералы",— говорят о них. Подразумевают следующее: книжки сочиняют не те, чьи имена стоят на обложках, а бригады безвестных литературных рабов. В полутемных бирюлевских и медведковских каморках, среди пустых бутылей и марихуановых окурков анонимные подвижники пера несут в слабеющих руках хоругвь массовой беллетристики...
Все неправда! Полина Дашкова существует. Более того, она сама пишет свои романы — от корки до корки. Портрет на обложках ее книг, изображающий сумрачную, несколько готическую красавицу, имеет сходство с оригиналом, только оригинал в тысячу раз лучше. Интеллигентная, скромная, нисколько не богемная и при этом знающая себе цену молодая дама лет тридцати. Литературное образование. Говорит — не ахти, что особенно выдает настоящего прозаика; среди них ораторы редко встречаются. "К любому пишущему человеку я отношусь очень хорошо — успешному или не очень успешному. Когда человек занимается делом, это лучше, чем когда он ничем не занимается",— сказала Дашкова.
На пресс-конференции писательницу фланкировали двое издателей — спортивные, коротко стриженные, в хороших костюмах. Такие, что ездят на джипах, но не "Гранд Чероки", а sophisticated — "Ленд Крузер", скажем. Присутствие этих орлов придавало происходящему оттенок тонкой сюрреалистической режиссуры: то ли талант Дашковой охраняет их благополучие, то ли, напротив, они берегут ее вдохновенные досуги.
Я вышел заинтригованный. Немедленно стал читать. И зачитался! И отморозил! "Антон Коновалов тихо постанывал, и Регина как-то остраненно отметила, что была не права, когда отвергала робкие ухаживания таких вот восторженно-жадных молодых павлинов". Есть, точно есть литературное образование, его не спрячешь. "Остранение" — это опоязовцы придумали, и отмечать остраненно — это совсем не то, что оТстраненно. Но это оговорка по Фрейду, а вообще-то, все в порядке с Дашковой. Пять миллионов экземпляров зря никто покупать не станет. А именно столько их есть, поэтому и показывали живую женщину-писателя изумленным мастерам веселого журналистского цеха.
Царь Соломон говорил, что есть три вещи на свете, непостижные уму: путь орла в небе, путь змеи на земле и путь женщины к сердцу мужчины. С тех пор добавилась как минимум одна вещица, столь же загадочная: кремлевские литературные вкусы. Президент Ельцин наградил Расула Гамзатова орденом "За заслуги перед Отечеством" III степени. Наградил, как гласит официальное сообщение, "за выдающийся вклад в развитие многонациональной культуры России". В чем тут дело? День рождения Гамзатова — в сентябре. Он, конечно, человек пожилой, уважаемый. Печатается аж с 1937 года. Но вклад в культуру, какой он? Вот поэма его "Горцы у Ленина". "И в приемную вышел к ним / Не богатырь, / А простой человек невысокого роста... / И в кремлевских палатах, / Средь стен расписных, / Как-то ласково щурясь от яркого света, / Словно старый их друг, он сидел среди них..." Много, много задушевности. И тиражи, знамо дело, были немалые.
Но только — как бы это сказать? — фиктивные. Задницу не заморозишь над "Горцами", вот что. Лучше бы, честно говоря, Дашкову наградили, чем поддерживать обелиски параллельной и схлынувшей, туда ей и дорога, реальности, одним из каковых и служил невысокого роста, с прищуром, старый друг аварский рифмоплет.