Черная сотня против здравого смысла: ставки — три к одному
"Мужчина без усов — все равно что женщина с усами",— заметил однажды Чехов. И напророчил загадочной фразой на весь век какую-то гадость. На этой неделе мужчина с усами по имени Альберт Макашов обозначил культурно-исторический феномен, рядом с которым меркнут все прочие. В телевизионных репортажах из жизни этого товарища фюрера смотреть следовало не на усача, а на его аудиторию. Вот слет каких-то кубанских казаков: неслабая толпа мужчин, причем типажно как раз из тех, кем принято восторгаться и умиляться: народ! Настоящие богатыри, кряжистые, ухватистые, фактурные. Реинкарнации бесчисленных усачей русской реалистической литературы, от Тараса Бульбы до Григория Мелехова. Но еще более впечатляющим были сцены в Тучкове: толпа невелика, но ведь и населенный пункт скромный. Иначе говоря, послушать батьку Макаша и поаплодировать ему пришли... Ну, все не все, но многие. Печаль в том, что эти люди действительно согласны с Макашовым. Более того, они сами так думают, пылкий генерал только формулирует их воззрения. Нечто подобное происходило в прошлую предвыборную кампанию: блистал Жириновский, и именно тем, что говорил ровно то, что люди хотели услышать.
Есть два базовых подхода к житейским проблемам — условно назовем их "американский" и "русский". Американский заключается в следующем: в своих бедах виноват ты сам, жаловаться нечего, помощи ждать неоткуда, надо тупо работать, не поднимая головы, и все получится. Русский: от трудов праведных не наживешь палат каменных, если ты не умеешь воровать, единственный способ поправить дела — это переделить все в свою пользу, отобрать у врагов то, что они нечестиво захватили. К этому-то русскому взгляду на вещи и апеллирует Макашов; что с этим делать и что этому противопоставить — непонятно. Американский вариант здесь не работает и не сработает ни за что.
Выхода нет? Его и правда нет в том смысле, что вековое противостояние почвенников и западников не окончено, да и с чего бы ему окончиться — проблема не разрешена. Устроить Европу не получается — в Тучкове хорошо понимают Макашова, и там нет представления о другой жизни. Ну хоть о том, что какой-нибудь швейцарский собаковод, выводя утром на прогулку свое четвероногое, непременно берет с собой специальной формы, по руке изготовленные пакетики, в которые и подбирает отходы собачьей жизнедеятельности. Ну попробуйте вообразить тучковца, бредущего за своей Жучкой с целлофановым кульком под дерьмо и ожидающего, пока Жучка справит нужду, чтобы отнести ее кучку обратно на свой участок и бросить в специальный бачок...
Словом, пасть Макашову не заткнешь, как ни хочется это сделать,— маятник пошел в другую сторону, и в атмосфере бессмысленного и беспощадного патриотизма нам придется жить еще неизвестно сколько времени. Но должен быть третий путь. Его можно почерпнуть из списанной вообще-то с общественных счетов литературы. Вот, например, что пишет Салман Рушди в только вышедшей по-русски (и рецензируемой на этой странице) книге: "Коррупция — единственная сила, которая может противостоять фанатизму". Это про Индию, про Бомбей, который, вообще-то, не ближе к Тучкову, чем Женева или Копенгаген. А ведь работает всюду! Опять вспомним Жириновского: уж как был горяч, а стал почти совсем ручной. Все правильно — бизнесом занялся.
К честному и размеренному труду это не имеет отношения. Трудоголик на отечественной почве — явление мрачное, и лучше уж обойтись вовсе без него. Типичным в своем поколении представителем фанатов будничной работы была Н. К. Крупская, чей 130-летний юбилей абсолютно незаметно проскочила страна на этой неделе. Супруга старика Крупского, в частности, положила немало сил на формирование списка вредных и категорически запрещенных к преподаванию в советских школах писателей: Толстой, Достоевский, Карамзин... Не надо думать, что почетный академик, член ЦК ВКП(б) и президиума Верховного совета СССР не преуспела в своей деятельности: список самых любимых русскими читателями романов, составленный по социологическим данным, возглавляет "Тихий Дон", за ним следует "Вечный зов" Ан. Иванова. На третье место пробился роман Булгакова — и это, право, выглядит как чудесная, но случайная и временная победа либерализма, потому что далее идет какой-то сплошной Пикуль.
Таковы — объективно — ставки в гонке "черная сотня" против "здравого смысла": три к одному. Это не Макашов придумал, это люди такие. Впрочем, история жизни Крупской предлагает разнообразную пищу для размышлений. Согласно самой распространенной легенде, вдова вождя скончалась после того, как отведала присланный ей Сталиным в день семидесятилетия торт (другая версия — коробку конфет). Это я не к тому, что надо послать Макашову каких-нибудь пирожков с котятами. У истории есть варианты. Существуют показания некого летчика-красноармейца, который по приказу НКВД 27 февраля 1939 года поднял свой самолет в воздух и исполнил какие-то замысловатые фигуры высшего пилотажа. В кабине находилась приведенная чекистами перепуганная пожилая дама, которая сначала рыдала и умоляла посадить машину, а затем потеряла сознание. Летчик узнал в ней Крупскую. Полет на аэроплане над Москвой был личным подарком Сталина к семидесятилетию соратницы. Далее отец народов своими руками запихнул урну с ее прахом в Кремлевскую стену.
Макашов, конечно, крепкий мужчина, и его прогулкой по воздуху не заставишь заткнуться. Но вот в качестве ментальной "мертвой петли" организовать товарищу длительную командировку в страну, где сильны национально-патриотические настроения, было бы невредно. Скажем, в Латвии могли бы доходчиво объяснить, кто кого обворовывал, притеснял и обманывал. У чеченцев, возможно, тоже нашлись бы кой-какие аргументы. Вернулся бы Альберт Иваныч тихим, присмиревшим, и могли бы мы, поглядев на него, вспомнить слова Николая Фоменко: "А зомби здесь тихие..."