Содержание фильма "Сердце Ельцина" можно описать парафразой названия известного романа Маркеса: хроника смерти, о которой знали заранее, но которая не состоялась. Перипетии двухгодичной давности вспоминаются волей-неволей: когда Сергей Ястржембский говорит, что вскоре после назначения на пост пресс-секретаря он "понял, что предстоит тяжелая осень", в его интонациях прочитывается и некоторая радость от того, что нынешнюю, вторую кашу расхлебывать не ему. Примерно так же звучат и высказывания кардиохирургов: Ельцин уже не их пациент.
Помимо прямого публистического смысла "Сердца Ельцина" в нем обнаруживается материал для политико-футурологической пропорции: тогда нам говорили так, а было вот что. Теперь нам говорят эдак — и можно вычислить, что же происходит. Нам говорили: операция серьезная, но Ельцин настолько здоров от природы, что успех почти гарантирован. На деле же президент считался неоперабельным, а то, что все небезнадежно, выяснилось только во время операции.
Сейчас о том, что все будет хорошо, никто не заикается. Дотянет или нет — вот формулировка проблемы. Исходя из вышеописанной пропорции, кажется — нет. Тут проявляется врожденная жестокость жанра, присущая всем средствам массовой информации, но телевидению в особенности. Возможно, нас ожидает телесериал под названием "Смерть в реальном времени": не зря авторы "Сердца Ельцина" напоминают об особенностях освещения в последние дни советских вождей в прессе.
По критерию этическому, конечно, засекреченность нынешнего состояния президента России — благо. Но тут возникает один нюанс. Реальная власть в стране сейчас принадлежит Евгению Примакову, и в его силах сделать состояние Ельцина глубокой тайной, которая будет открыта только post mortem. И вот здесь, может быть, заключен знаменитый ельцинский парадокс — в тупиковой ситуации он находит нетривиальный и спасительный выход. Если Ельцин совсем плох и слаб, для сохранения власти он должен скрывать свое состояние — и править поставлен человек, который умеет хранить секреты лучше всех в мире. А коли так — может, и не выжил из ума чем-то расстроенный, отвлеченный и надменный старик, каким предстал Ельцин этой осенью. В любом случае секретность понятна не только политически, но и по-человечески: зачем поощрять глумливое любопытство толпы?
Александр Баширов сыграл в фильме "Черная роза" фанатика перестройки, который в качестве утренней зарядки прослушивал сообщение о болезни Сталина и даже начинал подпевать, когда диктор доходил до дыхания Чейн-Стокса. Чейн-Стокс! Это была музыка сфер для полоумного антисталиниста. Ну а чем лучше Чейн-Стокса шунтирование, байпасс или Альцгеймер?
Есть только один способ избавиться от непристойного гражданского сладострастия, когда речь идет о болезни и смерти,— говорить о них открыто, в реальном времени. Публичные персонажи, действующие в медиатизированные времена, не вправе рассчитывать, что к ним будут применены этические правила, принятые среди людей частных. Иными словами, по логике постмодернистского мира, в котором мы живем, нравится нам он или нет, мы должны видеть угасание президента (или его разума) не урывками, а во всех подробностях.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ