Сэр Эндрю любит широкие жесты. Особенно, если они идут на пользу ему самому. Восьмого декабря в музыкальном городе Висбадене открылся новый оперный театр. Он стоит сто миллионов долларов и предназначен исключительно для постановок произведений Эндрю Ллойда Уэббера.
Сэр Эндрю Ллойд Уэббер недавно пожаловался своему знакомому-журналисту: "На днях выпивал с Полом Маккартни в одном баре. Было так скучно. Я думал, мы будем говорить о музыке. Но его интересовали только деньги".
Маленький нюанс в защиту Маккартни: про богатство сэра Эндрю ходят такие вызывающие слухи, что с ним так и подмывает поговорить именно о деньгах.
Кроме того, он похож на вдохновенного художника-творца еще меньше, чем господин из Beatles. Узкие хитрые глазки, которые после премьеры Cats во всем мире называют кошачьими, консервативные костюмы и неопределенная стрижка.
Сэр Эндрю Ллойд Уэббер — до чрезвычайности неартистичный господин.
Его бывший менеджер как-то заметил не без яду: "Энди чувствует себя счастливым только в обществе четырех бухгалтеров, адвоката и советника по налогообложению".
Миллионером он стал в двадцать пять лет. Хотя происходил из семьи, в которой деньги не водились. Зато от музыки буквально лопалась голова.
Мама-пианистка давала частные уроки. Отец всю жизнь компонировал в духе поздних романтиков и дослужился до должности директора Королевской музыкальной школы. Младший брат играл на виолончели.
Жизнь в музыкальном бедламе гармонично дополняли три кошки — одна по имени Сергей (в честь Прокофьева), вторая — Дмитрий (тезка Шостаковича), третья — безымянная. И обезьяна.
Понятно, что представители этой счастливой фамилии обладали единственной способностью — исполнять и записывать мелодии, записывать и снова исполнять.
Воспитания Энди был скорее консервативного, и память его была прямо-таки переполнена мелодиями Пуччини и Гайдна. С другой стороны, дело было в Англии, в конце шестидесятых.
То есть разрешено ребенку было все, что не запрещено. А то, что запрещено, тоже, в общем-то, разрешалось.
Рубашки будущий композитор носил ярко-розовые, ботинки предпочитал на платформе, а волосы — до пояса.
Поп-религия
Получив первый заказ на небольшую ораторию для школьного выпускного вечера, Уэббер нашел себе приятеля-текстовика и выбрал в качестве темы историю Иосифа и его братьев.
Ветхий Завет двое дебютантов обработали в стилистике: "А Иосиф-то был парень клевый".
Братья Иосифа гуляли по сцене в купальных халатах и сандалиях, египетский царь Потифар исполнял свои арии, недвусмысленно подражая вихлянию бедер Пресли.
Над всем этим Содомом разливались залихватски-сладостные мелодии, смутно напоминавшие весь классический репертуар мировой оперной сцены.
Логично было бы думать, что на следующий день после премьеры разверзлись небеса и двое соавторов подверглись если не проклятию Всевышнего, то уж, по крайней мере, церковной анафеме.
Однако церковь в эпоху рок-н-ролла и "детей-цветов" была счастлива, если юное поколение вообще вспоминало о существовании Священного Писания.
На партитуру "Иосифа" немедленно образовался оживленный спрос (а всего за время, прошедшее с 1968 года, она принесла больше ста пятидесяти миллионов долларов и в 1982-м все еще котировалась на Бродвее).
Один англиканский священник сделал ораторию предметом своих благочестивых рассуждений перед прихожанами.
Другой англиканский священник поступил еще более радикально.
Звали его декан Салливан, был он настоятелем собора святого Павла в Лондоне и прославился тем, что в борьбе за человеческие души не намерен был стесняться в средствах.
Однажды декан Салливан явился перед паствой, спустившись на парашюте из-под купола собора св. Павла. Он полагал, что вопросы вознесения и второго пришествия лучше всего трактовать в формах как бы наглядных.
После "Иосифа" Эндрю Ллойд Уэббер получил от преподобного Салливана заказ на партитуру для музыкального представления в соборе св. Павла.
Правда, декан настоятельно рекомендовал подобрать увлекательную тему из Нового Завета.
Уэббер и Тим Райс (автор зонгов к "Иосифу") не нашли в трудах евангелистов ни одного более занимательного персонажа, нежели Иисус Христос.
Года за два до описываемых событий Джон Леннон произнес роковые слова: "Сегодня мы популярнее Христа". Он спровоцировал бурю.
Поклонникам Beatles это высказывание показалось, возможно, и некоторым преувеличением, но уж никак не кощунством. Зато религиозные фанатики не только завалили мешками писем центральные газеты, но и занесли Леннона в черные списки. Еще в 1966-м на родине демократии, в США, пластинки Beatles сжигали на улицах.
Первым появился на свет пробный шар Эндрю Ллойда Уэббера — альбом со студийной записью. На его оборотной стороне красовалось велеречивое благословение декана Салливана.
Премьера в соборе святого Павла, тем не менее, сорвалась.
Церковные иерархи, в принципе готовые рискнуть и разрешить представление, прочли как-то утром свежие газеты, где красовалось: "Джон Леннон возможно споет партию Иисуса Христа".
Заголовки оказались чистым вымыслом, но разбираться иерархам было недосуг.
Зато бюро Уэббера навестил неприметный человечек. Лицо для разнообразия — сугубо светское. Звали его Стигвуд и специальностью его было продюсерство.
Голгофа в мажоре
В шестидесятые среди финансистов от шоу-бизнеса особенно ценилось умение держать нос по ветру. Каждый продюсер, учуявший юное поп-дарование, стремился заключить с ним кабальный контракт. По возможности, на десятилетия вперед.
Обнаружив, что альбомы Jesus Christ Superstar распродаются по 3500 экземпляров в день, Стигвуд пошел стучаться в дверь бюро Уэббера.
Он отторговал на будущие десять лет скромные двадцать пять процентов себе на пропитание, произведя щедрую инвестицию в размере 14 000 фунтов, и принялся за дела дуэта Уэббер-Райс.
Тут ему пришлось поторопиться. Ибо, по неисследованным законам музыкальной погоды, начинался отлив.
Иисус перекочевывал из хит-парада в хит-парад с большими потерями. Начинание срочно нуждалось в свежей идее.
Стигвуд нанял бродвейского режиссера О'Хормана и устроил премьеру на Бродвее. На банкете после представления гулял тысячеголовый бомонд — от Энди Уорхола до Теннесси Уильямса.
Бродвей был самым удачным местом для такого рода предприятий. Во-первых, здесь традиционно любят размах и зрелищность.
Во-вторых, фантазия местных деятелей мюзикла имеет свои ясные границы. И никогда не дошла бы до идеи эстрадного пения на евангельский сюжет.
Кроме того, скандал на Бродвее приносит, при умелом с ним обращении, существенно больше пользы, нежели скандал в лондонском Вест-Энде.
А скандал, естественно, не заставил себя ждать.
Первой подала голос негритянская община, обратив внимание на то, что роль Иуды отдана певцу-негру.
За ней последовала еврейская община, посчитавшая, что образ иудейского народа трактован отрицательно.
За ними оживилась община музыкальных критиков, громогласно возопив, что юное дарование Эндрю Ллойд Уэббер не в состоянии написать ни одной мелодии самостоятельно.
В ариях Jesus Christ и впрямь слышалось все — от Прокофьева до Бурана и фортепианных концертов Грига.
К счастью для Уэббера, публике нравилось именно то, что выводило из себя критику.
Главным его талантом было — превращать могучие темы классического репертуара в назойливые мелодии для насвистывания.
Благодаря чему Jesus Christ продержался на Бродвее двадцать месяцев. А всемирное турне годом позже принесло двенадцать миллионов долларов.
Главным занятием Стигвуда с этого момента стала борьба с нарушителями авторских прав. Ибо поклонники Уэббера во всем мире, добыв партитуру, немедленно забывали о таких мелочах, как договор о воспроизведении или денежные отчисления в пользу создателей.
Именно так поступили австралийские монашки, которые, вдохновленные примером декана Салливана, использовали музыку в борьбе за души прихожан.
Следует заметить, и цены у монашек достигали суммы, по тем временам апокалиптической — двенадцать долларов за место в партере.
Желчный Стигвуд, которому судебные процессы за авторские права Уэббера в общей сложности обошлись в несколько миллионов, заметил по этому поводу: "Они полагают, будто Господь Бог — их личная собственность и забывают, что существует копирайт".
Финансовая интермедия
У него был деревенский дом в Южном Уилтшире и квартирка в лондонском полуподвале, стоившая тысяч семь фунтов.
Кассировав свою долю за Jesus Christ, он немедленно женился и с выгодой обменял полуподвал на целый дом, который стоил как минимум 70 000.
Женитьба оказалась предприятием приятным, но в конечном счете убыточным. За развод Уэбберу пришлось через несколько лет выложить семьсот пятьдесят тысяч фунтов.
Дом же пришлось перепродавать уже спустя год. Улица была излюбленным местом районных взломщиков.
Гораздо хуже взломщиков было английское правительство. Последнее в середине семидесятых приводило юного nouveau riche в искреннее отчаяние.
Ибо бесчувственные лейбористы установили налоговые ставки, согласно которым доходы Эндрю Ллойда Уэббера облагались налогом в 83 процента. А доходы от капиталовложений — налогом в... 98 процентов.
Уэббер несколько лет пытался понять: то ли он — миллионер, то ли он — на пороге полного разорения.
Правда, заметим в скобках, один из приятелей Уэббера тогда уточнил: "Энди считает себя банкротом, когда дело подходит к последним трем миллионам".
Переселяться в Швейцарию — подальше от налогообложения — ему отчаянно не хотелось. Но доходы от проката Jesus Christ аккуратно поступали на его счет и так же аккуратно откочевывали в прожорливую лейбористскую казну.
Поиски легальной лазейки, через которую можно было перетащить свои же доходы обратно в собственный карман, заняли известное время.
Оказалось, что если перестать быть свободным деятелем искусства и превратиться в собственного менеджера — ставка налога уменьшается с девяноста процентов до... тридцати.
Уэббер так и поступил, создав в 1977 собственную фирму Really Useful Company и довольно-таки нервно расстался со Стигвудом.
Последний к этому времени совершенно обессилел от занудства своего творческого подопечного, который без зазрения совести излазал конторские книги вдоль и поперек.
Кончилось тем, что Уэббер как-то на досуге перечитал свой первоначальный — почти десятилетней давности — контракт со Стигвудом. И изумился.
Стигвуд получал двадцать пять процентов от доходов Уэббера. За свою многотрудную посредническую деятельность. Однако согласно контракту он являлся одновременно и агентом Уэббера, и... его продюсером.
То есть двадцать пять процентов он аккуратно кассировал за то, что продавал господина Уэббера самому себе.
(Уэббер всерьез собрался было подавать в суд. Но его адвокат заявил, что не берется представлять перед правосудием версию о том, что совершеннолетний выпускник высшей английской школы был десять лет назад не в состоянии понять, что именно он подписал).
Короче говоря, роман со Стигвудом прекратился без суда и следствия.
В результате этих операций — исчезновения Стигвуда и появления Really Useful Company — Эндрю Ллойд Уэббер превратился, наконец, из композитора с миллионными доходами в действительно состоятельного человека.
Астрономически богатым ему удалось стать лишь четырьмя годами позже.
Pussy Cat
11 мая 1981. Cats. Бродвей.
Эндрю Ллойд Уэббер — Суперзвезда. Хозяин империи мюзиклов и самый богатый композитор в мире.
В день американской премьеры Уэббер был единственным человеком, у которого одновременно шли три музыкальных спектакля — и в Лондоне, и на Бродвее.
В 1989-м чистый доход от Cats составил 58,5 миллионов долларов, превзойдя легендарный бродвейский мюзикл Chorus Line.
Через шесть лет после премьеры в Нью-Йорке все представления были по-прежнему распроданы, еженедельный доход составлял 300 000 долларов.
Для того, чтобы вся эта сказка стала реальностью, надо было поначалу найти инвесторов. Условия же были не слишком подходящие.
Во-первых, Уэббер нанял нового продюсера — Камерона Макинтоша. Про которого говорил, что тот даже из Скупого Рыцаря достанет пару дублонов.
(На самом деле, Уэббер ангажировал его после совместного обеда, за которым Макинтош восхитил его, главным образом, пристрастием к красному вину).
Во-вторых, он расстался с Тимом Райсом, создателем всех текстов к предыдущим композициям.
В-третьих, Cats он собирался писать на готовые стихи классика Томаса Элиота.
В-четвертых, режиссером должен был стать Тревор Нанн, известный исключительно классическими постановками.
А главное — в новом мюзикле речь шла исключительно о кошках.
Без Райса, с новым продюсером, текстами умершего поэта, и режиссером Королевского шекспировского театра — все это звучало как идеальный рецепт для полной катастрофы.
Макинтош в отчаянии через прессу взывал к потенциальным мелким акционерам, объявив минимальный вклад в размере 750 фунтов или десяти акций.
В качестве рекламы Макинтош опубликовал фотографию собственного кота с лапой на акции в 75 фунтов.
Нашлось двести двадцать смельчаков. Один из которых отдал все свои сбережения — пять тысяч.
Доход инвесторов составил в финале 1:11.
Заглавную мелодию Уэббер написал так похоже на Пуччини, что даже спросил своих музыкальных родственников, не украл ли он ее случайно у Пуччини в самом деле. Ну, просто по рассеянности.
Финансовый эпилог
Как учат классики, количество перевалило в качество. После Cats страх разорения покинул Уэббера окончательно.
До этого он расстраивал своих друзей тем, что не имел решительно никаких причуд.
Почему, спрашивается, человек, который распоряжается миллионами, употребляет их исключительно на то, чтобы в обеденный перерыв съесть омара с лапшой за тридцать долларов в первом попавшемся ресторанчике за углом?
Превратившись из удачливого композитора в главного финансового магната музыкального мира, он наконец-то начал получать от своего богатства удовольствие.
Покупая то дом на Ривьере, то самолет, то апартаменты в Башне Дональда Трампа по соседству со Стивеном Спилбергом, то раннюю картину Пикассо за сорок миллионов долларов.
Он владеет десятым по величине состоянием в Англии, которое оценивается в полмиллиарда фунтов.
Когда он приглашает к обеду Маргарет Тэтчер, она принимает приглашение.
Его подчиненным с 1988 по 1991 был тезка — принц Эндрю, пробовавший себя в музыкальном менеджменте.
В 1992-м королева Елизавета Вторая наградила его дворянским титулом и удостоила приватной беседы. Последнее Уэббер не слишком оценил: "С Ее Величеством сложно разговаривать о музыке. Она предпочитает беседовать о лошадях".
Он купил за миллион фунтов старый лондонский театр "Палас" — лично для себя. И собрал сто миллионов долларов на то, чтобы построить в немецком Висбадене театр специально к премьере своего последнего мюзикла Sunset Boulevard.
Источник его неиссякающего состояния — замечательная деловая изобретательность лично сэра Эндрю.
После Cats он заботливо наложил копирайт не только на партитуру, но и на каждую деталь своих музыкальных продукций.
Так что купить их теперь можно только "пакетом". Cats в Токио не имеют права отличаться от Cats в Найроби ни на единый волосок.
Исполнение, хореография, костюмы и даже сувениры под маркой Andrew Lloyd Webber стопроцентно идентичны во всем мире.
Он утверждает, что публика платит деньги за то, чтобы всегда видеть одно и то же. Что полностью подтверждается его личным опытом.
Он по-прежнему остается низкорослым человечком с плохой фигурой, глазами-щелками, бесформенной стрижкой и без малейшего дара красноречия.
Но за последние десять лет не было еще ни одного вечера, когда на театральных подмостках мира не звучала бы музыка сэра Эндрю Ллойда Уэббера.
Ангелина Сирина