У знаменитого британского невролога и нейропсихолога Оливера Сакса есть книга «Антропологи на Марсе», в которой он собрал семь живых историй людей со сложными психическими нарушениями...
У знаменитого британского невролога и нейропсихолога Оливера Сакса есть книга «Антропологи на Марсе», в которой он собрал семь живых историй людей со сложными психическими нарушениями, преодолевших их и ставших успешными гражданами. Несколько дней назад я попал в непростую ситуацию, тоже оказавшись как будто на Марсе, но в другом его районе, и не жителем, а туристом. Меня попросили прокомментировать документ, поступивший от Научного центра психического здоровья Российской академии медицинских наук и подписанный доктором медицинских наук Натальей Валентиновной Симашковой.
Сложность ситуации, в которую я попал без скафандра, непросто передать в двух словах. С одной стороны, директор НЦПЗ считает этот документ «ответом» на интервью Екатерины Мень. С другой стороны, ответ — это то, что предполагает отклик на вопрос. В ответе, каким бы марсианином ты ни был, должны быть признаки реакции на вызов и какой-то минимальной апелляции к заявленным в исходном сообщении смыслам. Если, допустим, вы задали вопрос, идет ли на улице дождь, то в ответ вы бы хотели услышать не про количество летящих за окном крокодилов, а что-нибудь более относящееся к дождю. Внимательно читая раз за разом составленный Натальей Валентиновной документ, находя в нем раз за разом новые удивляющие меня факты, снова читая, снова обнаруживая поразительную «выставку достижений», я так и не смог отыскать в нем хоть каких-то примет обращения к поводу этого пятистраничного высказывания. Интервью Екатерины Мень — это, по ее выражению, вскрик, один из многих вскриков боли, но с вполне конкретным содержанием: он наполнен как личной историей, так историями сотен, и тысяч, и десятков тысяч людей с аутизмом и их семей в России. Истории эти — это истории непосильного труда на фоне равнодушия государства, необразованности специалистов, неинформированности общества.
Я читал ответ НЦПЗ, и последнее, что я видел,— это собственно ответ. Я допускаю, что это может сыграть роль ответа — ответа на пустоту или ответа на тоскующее ожидание отраслевого банкета. Например, на протокольном мероприятии Минздрава, на встрече с представителями общественности или как объяснительная начальству. И, разумеется, такой ответ был бы принят, ибо он остался бы внутренним документом: «отчет» не увидел бы никто из тех, кто сталкивается с реальной жизнью людей с аутизмом и их семей. Этот ответ можно было бы зачитывать в уютных кабинетах и на закрытых собраниях, где все «свои» или все те, кто должен стать «своим», где задачи состоят в том, чтобы создать оптимистическое настроение или повеселить друг друга или в очередной раз отчитаться о проделанной работе и получить финансирование. В такой ситуации любая бумага — это не ответ, не вопрос, это разговор с космосом, чья холодность особенно ощутима в окрестностях Марса.
Записка Натальи Валентиновны, написанная, как сказано в сопроводительной записке директора НЦПЗ академика А.С. Тиганова, по просьбе прочитавшего интервью родительского сообщества,— образцовый пример разговора с самим собой. Как хорошо известно в психиатрии, в беседе с самим собой без всякого риска можно назначить себя и Наполеоном. Но декларации и самоназначения с треском и искрами рассыпаются от самого короткого соприкосновения с реальной жизнью. Так примерно трещит и искрится заявление главы МВД о завершившейся реформе полиции на фоне людей, погибающих в отделениях милиции.
Если на содержательный вскрик о том, что «все плохо», отвечают не опротестованием — «нет, все хорошо», а единороссовским списком «добрых дел», списанным с марсианской доски почета, то становится понятно — разговаривать с тобой не хотят. Ты вне диалога, вне взаимодействия, вне поля внимания. В твою сторону просто не смотрят, ты — развод на пуленепробиваемом стекле, и вся ценность твоя в том, что тебя можно лечить.
Можно было бы разбирать бумагу из НЦПЗ по абзацам и соотнести их с тем, что происходит в реальной жизни. Но так уже поступали, и я это даже читал, а бумаги-близнецы из НЦПЗ, в которых пятый абзац меняется местами с восьмым, приходят и приходят. Можно плюнуть, проигнорировать и просто ничего не делать, ничего не писать. Оставить с миром на Марсе. Но так нельзя: интерес к теме аутизма в России увеличивается, волнения возрастают день ото дня, и не ровен час случится, что «ответ» НЦПЗ прочтут люди, которые решат составить по этому тексту представление о жизни отечественного аутиста.
И в конце концов, это просто вызов читающему рассудку — надо же уложить в голове то, как и почему Наталья Валентиновна могла такое написать. Как она могла написать про работу психолого-медико-педагогических комиссий (ПМПК), основывающих свои решения на «комплексной диагностике ребенка и определения его специальных образовательных потребностей», когда в реальности работа большинства ПМПК выглядит как заседание «тройки» НКВД, во время которого за пятнадцать минут делается вывод, решающий всю судьбу человека? Как она могла, даже рассматривая картину с расстояния Марса, увидеть и описать разные модели интегрированного образования (в реальности в России сейчас нет ни программ, ни педагогических кадров, готовых это образование обеспечивать)? Как получилось у нее разглядеть «дифференцированную сеть специализированных коррекционных учреждений, в которых должна быть продолжена реабилитация детей с аутизмом»? Бодрые цифры про 60 центров в Москве (в пересчете с марсианского на земное, это в 10-миллионном городе один центр на 150–180 тысяч «землян») падают метеоритом на голову и парализуют: практически никто в этих центрах не знает того, как правильно работать с аутистами, и не один из этих центров не способен предоставить детям требуемое им количество часов занятий.
Только одно объяснение такому ответу я нахожу. Наталья Валентиновна — житель не Марса, а совершенно иной планеты. Планеты, на которой войну выигрывает реляция, на которой декларации немедленно претворяются в реальность, где аутизм излечивается при помощи таблеток, где можно нечто написать и это тут же оказывается как бы сделанным. Планеты, где можно беседовать самому с собой, но не отвечать на интервью, а уж тем более на вскрики и вопли.