Судя по фильму "Игра", она-то и спасет мир
Вчера в Москве в кинотеатре "Кодак-Киномир" состоялась российская премьера фильма Дэвида Финчера "Игра". Эта картина настолько симптоматична для "большого кино" Голливуда, что, кажется, сама судьба выбрала натуру для съемок — поместье богатой калифорнийской семьи под названием Филоли. Это название составлено из первых слогов глаголов кредо родоначальника семейства, целиком звучавшего так: "Борись за правое дело, люби ближнего, живи хорошей жизнью".
Фокус "Игры" как раз в том, что ее главный герой Николас ван Ортон (Майкл Дуглас) забыл эти заповеди, на которых стояла, стоит и стоять будет американская земля. Страсть к преуспеянию возобладала в нем, успешном бизнесмене, над инстинктом справедливости, в постиндустриальных каменных джунглях он потерял чувство локтя. И в результате стал "совершенно невыносимым", как скажет ему его брат Конрад (Шон Пенн). Но скажет он это лишь в финале, когда откроют шампанское и все будет уже позади. И то, что Конрад наймет некую службу изысканных развлечений, чтобы доставить Николасу нетрадиционный подарок ко дню рождения, и то, чем этот подарок для Николаса обернется — вереницей приключений не на жизнь, а на смерть: от прыжков с небоскребов до вторжения — о ужас! — в его privacy, в его дом, чтобы разрисовать в панковском духе стены...
Весь мир вокруг Николаса окажется опутанным сетью заговора против него. Это добрый братец Конрад произвел большую постановку небольшого отрезка жизни Николаса, чтобы тот, почувствовав вкус смерти, вновь обрел вкус к истинной жизни — попросил прощения у обиженных им, вспомнил умершего отца и обнял в конце концов брата.
Эта эсхатологическая мистерия разыграна создателями "Игры" со столь же братскими по отношению к зрителю намерениями. Представитель американского среднего класса, по их замыслу, должен при виде мучительных приключений собрата встряхнуться и вместе с героем ощутить горько-сладостный вкус бытия. То есть "Игра" имеет те же социальные корни, что и последние фильмы-катастрофы, в которых процветающие американские города гибнут под пятой динозавра, потоками раскаленной лавы и бомбежками пришельцев. То, что в прошлом демонстрировалось со специфически американским чувством гордости за свою страну, теперь с явным удовольствием разрушается. Видимо, киноавторами овладело стихийное чувство "А, гори оно все!" — характерное для человека, изнуренного движением по рельсам комфортабельного существования.
Но Финчер, интеллектуал и создатель "Семи", забрел дальше профессиональных "катастрофистов", объединившись с Рене Клером ("Красота дьявола", 1949) и мировой литературной классикой: он, очевидно, тоже приверженец "той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Похоже, что из-за его установки на моральное обновление путем дьявольской встряски появился в "Игре" и Шон Пенн в роли своеобразного Воланда-искусителя. Ведь Пенн после ролей в "Приговоренный к смерти идет" и "Она так прекрасна" стал главным экранным воплощением социальной и моральной нестабильности. Вообще, все в "Игре" верны своим социально-кинематографическим амплуа. Тот же Майкл Дуглас, кинопровозвестник болезненных общественных процессов, теперь вполне убедителен в роли обновляющегося белого американца средних лет — того, кто, по голливудским нормам, несет "бремя белого человека", служит оплотом цивилизации.
А постиндустриальное пространство, где разворачивается "Игра", только с первого взгляда кажется позаимствованным из киберпанковских антиутопий вроде "Бегущего по лезвию бритвы". Финчер-декадент фильмом "Семь" обозначил перелом декаданса: главный панковский лозунг "Никакого будущего" отменен им ради призыва устремиться в будущее обновленными. Жаль только, что лично к нам все это прямого отношения не имеет. Мы наблюдаем "Игру" просто как игру. Потому что живем, увы, куда увлекательнее американской статистической человекоединицы.
ВИКТОРИЯ Ъ-БЕЛОПОЛЬСКАЯ