"Он не любил, когда его окружает охрана"

 
"Власть" продолжает цикл интервью с бывшим управляющим делами Совета Министров СССР Михаилом Смиртюковым. На этот раз он рассказал обозревателю Евгению Жирнову об Алексее Косыгине, руководившем правительством СССР дольше всех советских премьеров — шестнадцать лет.

"Всем коньякам он предпочитал дагестанский"
       — Михаил Сергеевич, вы долгие годы были одним из ближайших сотрудников Алексея Николаевича Косыгина. Во многих воспоминаниях он предстает человеком жестким, нелюдимым. Это правда?
       — Улыбался он действительно нечасто. А сколько раз он смеялся, я могу пересчитать по пальцам. Но не это в нем было главным. Если вспоминать о его личных качествах, прежде всего нужно сказать, что он был очень скромным человеком.
       Расскажу вам такую историю. Мы с ним оба были заядлыми рыбаками. И делились друг с другом: где лучше ловится, что и на что. Как-то я заметил, что маршалы Жуков и Малиновский повадились ловить рыбу с Рублевской плотины. Интересно, кстати, что они никогда не рыбачили там вместе. Жуков подъезжает — Малиновский сматывает удочки. И наоборот. Видимо, крепко не любили друг друга.
"Косыгин часто рассказывал об учебе в текстильном институте, о работе на ткацко-прядильной фабрике. На этой фабрике мы с ним и познакомились". На фото Алексей Косыгин и Михаил Смиртюков
       Попробовал поудить там и я. Судак, жерех клевали отлично. И от Москвы, и от наших дач — рукой подать. Рассказываю об этом Косыгину. Через пару недель, в воскресенье, рыбачу там, смотрю — со стороны Архангельского, где была дача Алексея Николаевича, идет моторка. Причаливает, подходит он, здоровается. Потом выбрал место, закинул спиннинг и буквально сразу поймал крупного жереха. Улыбнулся и давай прощаться. "А как же рыбалка?" — спрашиваю. "Так все,— говорит,— моей семье этой рыбины вполне достаточно".
       — Может быть, скромность Косыгина объясняется его происхождением? Он рассказывал вам о своих родителях?
       — Нет. О его детстве я знаю только то, что было написано в документах: родился в 1904 году в Петербурге в рабочей семье, в пятнадцать лет вступил добровольцем в Красную армию. А вот о том, что было дальше, сам Косыгин рассказывал часто. Как работал после окончания кооперативного техникума в Сибири. Об учебе в текстильном институте, о работе на ткацко-прядильной фабрике, где он потом стал директором. На этой фабрике в Ленинграде мы с ним и познакомились.
       — А когда Косыгин стал наркомом текстильной промышленности?
       — В 1939 году. Косыгин был тогда председателем Ленинградского горисполкома, и вдруг, без всякого объяснения, его вызвали в Москву. На вокзале он купил "Правду" и из нее узнал о своем назначении наркомом. А уже в апреле 1940 года он стал зампредом Совнаркома.
       Во время войны Косыгина назначили председателем Совнаркома РСФСР, затем он сменил еще несколько постов, был даже министром финансов, и мы стали видеться редко. А в хрущевские времена его стали перебрасывать с места на место еще чаще.
       — Почему?
       — Хрущев все время менял структуру правительства. То объединял министерства, то разъединял, пока вовсе не решил их ликвидировать. Косыгин работал то в Госэкономкомиссии, то возглавлял Госплан. Только в мае 1960 года он занял пост, который давно заслуживал,— первого заместителя председателя Совмина СССР. Я тогда был заместителем управляющего делами, и Алексей Николаевич несколько раз приглашал меня с собой в поездки по стране.
       — И как принимали вас региональные руководители?
Назначить Косыгина (справа сверху) наркомом Сталину предложил Микоян. "Косыгин был тогда председателем Ленинградского горисполкома, и вдруг без всякого объяснения его вызвали в Москву. На вокзале он купил "Правду" и из нее узнал о своем назначении"
       — По их понятиям, по высшему разряду. Например, в Усть-Каменогорске нас поселили в особняке приемов обкома. Утром спускаемся к завтраку, а там стол ломится: накрыто человек на тридцать. А нас — семеро: Косыгин, два его помощника, я, председатель Совмина Казахстана Кунаев, второй секретарь казахского ЦК Соломенцев и хозяин — секретарь обкома. На подобные приемы и угощения тратились, а еще чаще списывались, огромные деньги.
       Я помню, мне как-то принесли для оплаты счет за отдых на госдаче в Пицунде министра угольной промышленности Засядько. Сумма была совершенно немыслимая, а в раскладе продуктов было написано, что за месяц на него израсходовали 2600 яиц! А он мне говорил, что с детства не переносит ни яичницы, ни вареных яиц.
       — Косыгина это тоже возмущало?
       — Конечно. Но особенно там, в Усть-Каменогорске, его возмутило предложение секретаря обкома выпить за завтраком водки. "Если хотите,— говорит Косыгин,— пейте сами". А тот, ничуть не смущаясь, ответил: "Да мы и так каждый день пьем. А вы у нас гость, вот и хотели вас уважить".
       — Косыгин был трезвенником?
       — Ну что вы! В праздники, на отдыхе он был не прочь посидеть за коньячком. Всем другим коньякам, кстати, он предпочитал дагестанский.
       
Сентябрь 1968 г. Алексей Косыгин на территории "Норильского никеля". (Владимир Потанин только-только пошел в первый класс)
"Захожу в комнату, а там Брежнев брови укладывает"
       — Роль Косыгина в антихрущевском заговоре мемуаристы описывают по-разному. Большинство утверждает, что он ни о чем не знал.
       — Конечно это не так. В 1964 году я предложил ему провести небольшую реконструкцию Овального зала в Казаковском корпусе Кремля. Там вот в чем была штука: аппаратурой, усиливающей звук, тогда не пользовались, а акустика в этом зале была неважная. На заседании человека ругают, а он сидит себе и ничего не слышит. Потом выходит и улыбается. А те, кто сидел поближе, спрашивают: "Чего радуешься? Тебе же только что выговор влепили!" Стали разбираться, и оказалось, что в первые годы советской власти, чтобы сделать зал менее парадным, в нем сделали низкий фальшпотолок. Когда за несколько месяцев до отправки на пенсию Хрущев уехал из Москвы, я предложил Косыгину восстановить зал в первоначальном виде. "А если Никита Сергеевич будет недоволен,— говорю,— свалим все на меня". Косыгин даже обиделся: "Почему же? Решаем вместе и отвечать вместе будем". И добавил: "Если будет перед кем". Я смекнул, что трон под Хрущевым уже зашатался.
       — А с Брежневым Косыгин ладил?
       — Вначале прекрасно. Хотя людьми они были абсолютно разными. Косыгин, в отличие от Брежнева, не принимал никаких подношений. Помню, один наш дипломат принес ему ружье и сказал, что такие же ружья подарил Брежневу и Подгорному. Тогда ведь к власти пришел триумвират: Брежнев — главный в ЦК, Косыгин — в правительстве, Подгорный — в Верховном Совете. Но Косыгин приказал догнать дарителя и вернуть ему ружье.
       Все подарки, полученные от иностранцев, он обязательно сдавал в госфонд. И очень расстраивался, когда подарок оказывался не таким ценным, как ему представлялось. После поездки в Ливию, например, показывает он мне саблю и говорит: "Из чистого золота, Каддафи подарил". Я говорю: "Алексей Николаевич, не может сабля быть из чистого золота". Он начал со мной спорить. Спросили экспертов. Оказалось, что клинок стальной, но позолоченный. Он расстроился так, будто нанес ущерб родной стране. Даже мелочь иностранную, которая оставалась после поездок за рубеж, он аккуратно сдавал нам, в управление делами. И еще его отличала от Брежнева и Подгорного подчеркнутая нелюбовь ко всякого рода пьяным встречам и охотам.
       — Брежнева это задевало?
       — Конечно. Но к развалу правящего триумвирата привело другое: Брежнев с самого начала хотел быть первым среди равных и все время стремился показать, что он все-таки главнее Косыгина и Подгорного. Например, захотел иметь кабинет не только на Старой площади, но и в Кремле. И нам пришлось освободить и отремонтировать третий этаж Казаковского корпуса. Перед окончанием ремонта я пошел посмотреть, все ли сделано как надо. Захожу в комнату отдыха за кабинетом, предназначенным для Брежнева, а там уже сам Леонид Ильич. Стоит перед зеркалом, брови укладывает. Здороваюсь, а он отвечает: "Привет!" И продолжает расческой работать. Рабочие кругом ходят, а ему — хоть бы хны.
       
"Кириленко (слева) в отсутствие Брежнева вел заседания секретариата. Держался как хозяин: снимал пиджак, разваливался в кресле... Брежнев раз подходит к нему: "Андре Павлович, ты запомни, что кроме тебя в ЦК еще и Брежнев есть"
"Кто разрешил показывать тебя по нашему телевидению?"
       — А когда союз трех руководителей окончательно распался?
       — Это происходило постепенно. Брежневу нужно было сначала посадить на все значительные посты в партии своих людей. И только затем он занялся другими органами власти. Но ревниво следить за всем, что делает Косыгин, он начал вскоре после прихода к власти. Собственно, к конфронтации с Алексеем Николаевичем его подталкивал и партаппарат. Главной заботой Косыгина было проведение экономической реформы. Он считал, что предприятиям и отраслям нужно предоставить больше самостоятельности. И первыми восстали против этого партийные чиновники на местах. Они почувствовали, что вскоре не смогут давать указания директорам заводов. А Брежнев очень чутко прислушивался к настроениям руководящих партийных масс. С помощью Минфина товарищи из ЦК начали душить реформу, а самого Косыгина Брежнев, чаще всего без всякого повода, начал критиковать на Политбюро.
       — Ну как же без повода? Ведь известно, к примеру, что Косыгин разрешил уехать за границу дочери Сталина Светлане Аллилуевой...
       — Я, между прочим, хорошо помню этот день. Я, как обычно, утром пришел к Алексею Николаевичу, а дежурные в приемной говорят: на прием попросилась Аллилуева, и Косыгин беседует с ней. Пробыла она у него минут пятнадцать. Вхожу. Он рассказывает, что Светлана попросила по семейным делам выпустить ее за границу и что дала слово вернуться. "А если все-таки не вернется?" — спрашиваю. Он задумался и в свою очередь спросил: "А чем она может навредить, если останется там? Будет рассказывать о Сталине? Так культ личности мы и сами разоблачили". Но когда она все-таки не вернулась, на Политбюро против Косыгина подняли большую волну.
"Откуда-то подошли две здоровенные красивые девахи и спросили, всем ли все довольны. Брежнев быстро вскочил, подошел к ним, с аппетитом расцеловал обеих и сказал, что сегодня они могут отдыхать"
      Но гораздо больше его отношениям с Брежневым навредила встреча с премьером КНР Чжоу Эньлаем. Косыгин летел из Вьетнама над территорией Китая, с которым в тот момент отношения были очень плохими. И Косыгин с борта самолета направил приветственную телеграмму китайскому народу и его премьеру. А через десять минут пришла ответная телеграмма от Чжоу Эньлая с предложением приземлиться в Пекине хотя бы ненадолго. Прошло все успешно, но когда я решил поздравить Алексея Николаевича с этим, он только горько усмехнулся. Оказалось, что сразу после возвращения ему позвонил Брежнев и, не поинтересовавшись результатом встречи в Пекине, спросил: "Кто разрешил показывать твою встречу с Чжоу по нашему телевидению?" После этого Брежнев установил пропорцию: сколько в программе "Время" нужно показывать его и во сколько раз меньше Косыгина.
       — Эта политическая ревность как-то сказывалась на работе правительства?
       — Непосредственно на работе аппарата — нет. А вот в Политбюро ему приходилось труднее. Вначале Косыгина поддерживали там зампред Совмина СССР Мазуров и глава правительства РСФСР Воронов. Мазуров выступал помягче, а Воронов был мужик резкий и говорил Брежневу в глаза все, что думал. Но их Брежнев потихоньку из Политбюро убрал, и Косыгину нередко приходилось противостоять всей этой партийной братии практически в одиночку. И о самом Косыгине члены Политбюро распускали разные сплетни.
       — Вы имеете в виду разговоры о его близости с Людмилой Зыкиной?
       — Чистейшая клевета. Но Алексея Николаевича, тяжело переживавшего смерть жены, эта болтовня ранила. Как-то мы сидим с ним с документами, вдруг звонок. Косыгин, когда услышал голос члена Политбюро Кулакова, даже изменился в лице. "Хорошо, что вы позвонили,— говорит.— А то я сам собирался вам звонить. Если вы не прекратите распускать обо мне грязные слухи, я буду вынужден поставить этот вопрос на Политбюро". И положил трубку. Кулаков ему больше не звонил и как-то присмирел.
       
"Косыгин выбрал место, закинул спиннинг и буквально сразу поймал крупного жереха. Улыбнулся и давай прощаться. "А как же рыбалка?" - "Так все, - говорит,- моей семье этой рыбины вполне достаточно" Очень он был скромным человеком"
"Ты зачем у себя в ЦК все эти промышленные отделы развел?"
       — А Брежнев во всем этом участвовал?
       — Своеобразно. Как-то мне позвонил дежурный из его приемной: "Вас ждут в столовой Политбюро". "Зачем?" — спрашиваю. "Ждут, и все". Поднимаюсь. Все сидят за накрытым столом. А друг напротив друга стоят Брежнев и Косыгин с рюмками в руках, видно, что уже не с первыми, и громко спорят. Должен сказать, что Косыгин никогда ничего дурного о Брежневе за глаза не говорил, и тот об этом знал. Но в лицо все высказывал открыто. И вот стоят они, и Косыгин говорит: "Ты зачем у себя в ЦК все эти промышленные отделы развел? Центральному Комитету больше нечем заниматься, кроме как дублировать правительство? Зачем тебе такой огромный аппарат?" Брежнев кивнул в мою сторону: "А ему зачем такой аппарат?" Косыгин продолжал горячиться: "У нас в аппарате каждый человек занят конкретным делом!" Брежневу совсем не хотелось продолжать спор, и он потребовал налить мне штрафную за опоздание. Кто-то, кажется Полянский, подскочил ко мне с большим фужером коньяку.
       — А что, официантам там присутствовать не полагалось?
       — Не знаю. Я на таком мероприятии был первый и предпоследний раз. Откуда-то потом подошли две здоровенные красивые девахи в фартуках и спросили, всем ли все довольны и не нужно ли подать что-нибудь еще. Брежнев быстро вскочил, подошел к ним, с аппетитом расцеловал обеих и сказал, что сегодня они могут отдыхать. Потом прошелся вдоль стола. По-моему, дело было вскоре после возвращения Брежнева из отпуска, и до него явно дошли слухи о том, как вели себя соратники без него.
       — Так и как же вели себя соратники в его отсутствие?
       — Когда он уезжал, Суслов, который обычно вел заседания Секретариата ЦК, начинал вести Политбюро. А Кириленко вел заседания секретариата. Причем держался как хозяин: снимал пиджак, разваливался в кресле. Так вот, Брежнев подходит к нему и говорит: "Андрей Павлович, ты запомни, что кроме тебя в ЦК еще и Брежнев есть". Потом подошел к Суслову. Тот обычно пытался в его отсутствие протащить через Политбюро решения, которые при генсеке бы точно не прошли. Потрепал его по голове и говорит: "Эх, Ми-ша!" И на этом все. Начали расходиться.
       — И в чем смысл этого мероприятия?
       — Я сам об этом тогда думал. Я-то зачем ему понадобился? А потом узнал, что это — обычное дело. Так Брежнев всем показывал, кто в доме хозяин.
       — И все же в случае с Косыгиным Брежневу действительно удалось доказать, что хозяин именно он...
       — Косыгина сломил не Брежнев, а болезнь. Он ведь был человеком крепким, спортивным. Много ходил пешком, занимался греблей. И в 1976 году, во время катания на байдарке, он перевернулся и, называя вещи своими именами, утонул. Его откачали, но клиническая смерть подорвала и его организм, и его дух. Врачи говорили, что у него случился микроинсульт и из-за этого он потерял равновесие. Эх, если бы охрана подоспела вовремя... Но Косыгин не любил, когда охрана окружает его. И нередко отрывался от них. Я помню, в Юрмале ребята зазевались, а он сел на велосипед — и на пляж. Надо было видеть, как они неслись за ним вслед. Думаю, что и тогда он решил показать, что сила у него есть, и оторвался от ребят, плывших за ним на обычной весельной лодке.
       — После этого несчастного случая он вернулся к работе?
       — Да, но ненадолго, и работал не в полную силу. Один за другим у него случились два тяжелых инфаркта. А добили его брежневские ребята, когда позвонили ему в больницу и предложили написать заявление об отставке. Этого он не перенес. 18 декабря 1980 года его не стало.
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...