Индия Аравинда Адиги — реализм без магии: нищета — это просто нищета, грязь — это просто грязь, а убийство — единственный способ избавиться от страха.
Индийский писатель Аравинд Адига родился в 1974 году в Мадрасе, в обеспеченной семье, учился в Колумбийском университете и в Оксфорде, работал журналистом для Financial Times и Time; живет в Бомбее. В 2008 году его первый роман «Белый тигр» получил Букеровскую премию. Сейчас в издательстве «Фантом-пресс» выходит русский перевод его второго романа «Между убийствами» (2009).
Первый роман Аравинда Адиги вызвал восторги на Западе и возмущение в самой Индии — он шел вразрез со всеми привычными образами Индии. Индия «Белого тигра» — это не учителя духовности из ашрамов, не поющие нищие из Болливуда и даже не фантастические персонажи Рушди. Для Адиги духовность, Болливуд и магический реализм — сбивающий с толку туман, а для разговора о современной Индии нужна беспощадная трезвость. Именно с такой трезвостью Адига и описал изнанку индийского «экономического чуда» — меньшинство живет в мире инновационных технологий, а большинство мается в нищете, голоде и грязи; выборы фальсифицированы, политики продажны, демократия — фарс. Но главное для Адиги не само описание жестокого устройства современной Индии, а ответ на вопрос — почему бедное большинство так беспомощно? Их настолько больше, почему же они настолько слабее? И его ответ — бедняков держит в клетке их собственный страх. «Горстка людей — меньше чем 0,1% населения — до того вышколила остальные 99,9%, не менее сильных, талантливых и умных, чем этот самый 0,1%, приучила их к такому безусловному раболепству, что дай большинству право свободно распоряжаться собственной жизнью, как они тут же отвергнут твой дар, да тебя же и проклянут». Главный герой романа этот страх преодолел — ограбил и убил своего хозяина, хотя и знал, что в ответ убьют его собственную семью.
Мера таланта писателя — его умение убедить нас (хотя бы на время чтения) в том, во что мы вообще-то не верим или думаем, что не верим. В «Белом тигре» Адига так изобразил жизнь в аду нищеты, что, пока читаешь, веришь: за выход оттуда никакая цена не может быть слишком велика — даже убийство, даже гибель всей твоей семьи. И потому финал книги мы воспринимаем как счастливый — раз герой вырвался на волю, значит, все это — то есть все трупы, вся кровь — было не зря. Можно сказать, что это такой анти-Достоевский с романом об анти-Раскольникове — но это не значит, что Адига антихристианский писатель. Для него христианство не религия любви и прощения, а религия свободы — причем свободы не в каком-то высшем смысле, а свободы от страха. В одной из новелл романа «Между убийствами» выгнанная служанка Джаямма хочет взять для племянника валяющийся в саду проколотый мячик, но хозяйский ребенок говорит ей «нет» — и она воображает, как охотно бы его зарезала, но взять этот никому не нужный мячик не решается. «И именно в этот миг из христианского дома вышла Рози. Остановилась, взглянула на чемодан в руке Джаяммы. И заговорила с ней. Сначала Джаямма не могла понять ни слова, но затем в голове ее отчетливо и громко прозвучало христианское послание: Да забери ты этот мяч, дурында браминская!»
Своими учителями Адига называет Диккенса и других реалистов XIX века, которые изображали ужасы раннего капитализма и помогали обществу стать лучше. И Адига, как и Диккенс, свой рассказ о несчастных обращает не к самим несчастным, а к благополучным. Но Диккенс обращался к совести благополучных читателей, к их способности сострадать малютке Нелл или малютке Джо. А Адига в совесть сытых не верит — он верит только в их страх и обращается именно к нему. Смотрите, говорит он сытым, рядом с вами живет почти миллиард угнетаемых вами людей и они не режут вас только по собственной робости и глупости. Сделайте что-нибудь просто ради собственной шкуры.